Оборванные нити. Том 2 - Александра Маринина

Нет, если уж эксперт кому-то не угодит, то счеты с ним будут сводить иным способом: по работе или при решении каких-то вопросов, например устройства ребенка в детский сад, предоставления жилья и так далее.

Заключительным аккордом этого длинного дня стал телефонный звонок Петра Чумичева. Собственно, звонка этого Сергей ждал еще накануне и очень удивлялся, что Чума воздерживается от эксплуатации дружеских связей. Он уже начал было думать о школьном товарище в восторженных эпитетах, дескать, честный, дружбу не предает и так далее, однако, как оказалось, поторопился. Разговор был длинным, тягостным, закончился на повышенных тонах. Бывшие одноклассники, просидевшие десять лет за одной партой, разругались насмерть. Но Саблин не уступил. И не отступил.

В его тетрадке, привезенной из Москвы, так и лежал исписанный красным фломастером листок с цитатой из Шекспира: «Если я потеряю честь — я потеряю себя». Он иногда вытаскивал его и долго смотрел на английские слова. Помогало. Помогло и в этот раз.

Сергей не очень был в курсе ситуации в Северогорске, поэтому не мог ничего предполагать относительно возможности «решить вопрос» на предварительном следствии или в суде. И решил на всякий случай подстраховаться. Первым делом жестко проинструктировал Ольгу, которая совершенно не испугалась, только усмехнулась, но твердо пообещала выполнять все данные Саблиным инструкции по обеспечению личной безопасности. И Сергей точно знал, что слово свое она сдержит. И не потому, что будет бояться, а исключительно потому, что пообещала ему.

С Леной и родителями он решил на эту тему не разговаривать, а просто позвонил добрым приятелям из уголовного розыска и попросил совета: как сделать так, чтобы уберечь оставшуюся в Москве семью от возможных неприятностей. Приятели все поняли с полуслова и обещали помочь, тем более что проблема, как понимал Сергей, носит характер кратковременный: только до момента судебного следствия, на которое эксперта могли вызвать для дачи показаний. После этого давить на него уже бессмысленно.

Однако ребята из розыска сработали не вполне аккуратно, и если Лена и Вера Никитична ничего не заметили и не поняли, то Юлия Анисимовна быстро разобралась, в чем дело, и немедленно позвонила сыну:

— Ты допрыгался! — заявила она с горечью. — А ведь я тебя предупреждала, что твоя профессия не имеет ни одного преимущества, зато обладает необыкновенной способностью создавать трудности и проблемы. Был бы ты хирургом, как папа, — горя бы не знал. А так вокруг тебя только смерть, грязь, кровь и криминал. Но ты этого хотел. И вот ты это получил.

Сергей слушал мать и думал о том, знал бы он это самое «горе» или нет. Вспоминал обезумевшие от горя и ужаса глаза Красикова, жена которого отравилась уксусной эссенцией, вспоминал собственный панический страх в тот момент, когда напортачил, учась в интернатуре, и чуть не стал причиной гибели человека, больного плевритом. Он не хотел больше этого в своей жизни. Ему не нужно персональное кладбище. Пусть лучше смерть, кровь, грязь и криминал. И осознание того, что только ты можешь найти истину, которая расставит все по своим местам и поможет защитить того, кто сам себя защитить уже не в состоянии, и наказать того, кто этого заслуживает.

В течение двух месяцев он напряженно ждал, когда же наступят обещанные негативные последствия, а потом узнал, что уголовное дело, возбужденное по факту ДТП с участием двух девушек, прекращено в связи со смертью лица, виновного в аварии. Лицом этим, надо полагать, была признана погибшая Щавелева.

Значит, вопрос решили на уровне следствия.

«Учтем», — подумал Сергей.

Он даже не заметил, как миновали полтора года после переезда в Северогорск. Все как-то устаканилось, Сергей перезнакомился со всеми сотрудниками Бюро и уяснил наконец, кто кому и кем приходится. О чем-то ему рассказывали любившие посплетничать лаборантки его отделения, кое о чем рыженькая Светлана, секретарь начальника Бюро, какие-то наблюдения он делал сам. В итоге к началу 2001 года он уже знал, кто чего стоит, у кого какой характер, а также почему Светлана с такой любовью смотрит на Изабеллу Савельевну и что заставляет Георгия Степановича Двояка брать взятки.

Однажды Саблин стал невольным свидетелем разговора между Светланой и экспертом-танатологом Филимоновым. Двояк в очередной раз находился в отпуске где-то в теплых дальних краях, и обязанности начальника Бюро исполняла, как обычно, заведующая отделением экспертизы трупов. Сумарокова отъехала в горздрав, а Филимонов принес ей на утверждение документ, который полагалось зарегистрировать у секретаря.

— Когда карга обещала вернуться? — спросил Виталий Николаевич. — А то я слинять хотел пораньше на полчасика.

Саблин, сидевший в приемной в ожидании, пока Светлана напечатает для него выписку из приказа по кадрам, увидел, как по ее личику пробежала тень негодования.

— Виталий Николаевич, — раздельно произнесла она, — я вас убедительно прошу в моем присутствии не употреблять подобных эпитетов по отношению к Изабелле Савельевне.

Филимонов фыркнул непонимающе, но было видно, что он изрядно смущен. Когда за ним закрылась дверь, Сергей не совладал с любопытством и спросил:

— Кем вам приходится Изабелла Савельевна? Она ваша родственница?

— Нет, — ровным голосом ответила секретарь.

— Тогда кто она вам? Почему вы так ее защищаете? — И заметив, что девушка болезненно поморщилась, поспешно добавил: — Нет-нет, Светочка, ради бога, я ни во что не лезу, если это ваш секрет — не отвечайте.

Она вздохнула, и Саблину даже показалось, что ее глаза налились слезами. Впрочем, через три секунды он в этом уже сомневался: голос у Светланы был ровным и немного безжизненным, как всегда.

— Когда мне было семнадцать лет, убили моего папу. Его вскрывали здесь. Изабелла Савельевна вскрывала. Мама тогда не пережила удара, ее свалил инсульт. У меня есть еще старшая сестра, но она живет очень далеко, в Украине, у нее там были всякие обстоятельства… В общем, она не смогла вылететь сразу. И первые несколько дней я была совсем одна. Ходила к следователю на допросы, и в морг пришла узнать, когда можно папу хоронить. Ко мне вышел какой-то мужчина, потом я узнала, что это был эксперт «живого» приема, который приехал к начальнику за какой-то надобностью. И вышел он вовсе не ко мне, а просто в коридор, но я подумала, что он вышел, чтобы ответить на мои вопросы. И начала спрашивать, как и что. Знаете, через несколько минут у меня голова страшно закружилась, затошнило… Он такие вещи мне говорил… Про секционные швы, про распиленный череп, про то, что органокомплекс после нарезки для гистологии складывают вместе с мозгом обратно в живот и зашивают, и чтобы я была готова к тому, что папу будет трудно узнать после вскрытия, и если я хочу, чтобы все было культурненько — он именно так и сказал: «культурненько», я это слово на всю жизнь запомнила, — то я должна поговорить с санитарами, заплатить им, и они сделают все в лучшем виде. Короче, я начала валиться в обморок. И тут вышла Изабелла Савельевна. Она так на него кричала! Боже мой, — Светлана усмехнулась, — почти пятнадцать лет прошло с тех пор, а такого крика в ее исполнении я больше никогда не слышала. Я тогда еще больше испугалась, вы же представляете себе Изабеллу, а я-то маленькая совсем, что ростом, что возрастом. Она уже тогда была завтанатологией, обняла меня, увела к себе в кабинет, дала нашатыря нюхнуть, отпаивала чем-то. Но главное не это. Главное — она меня утешала. И про папу объяснила мне все очень деликатно, а про того эксперта сказала, чтобы я забыла раз и навсегда все, что он говорил. Когда она узнала, что я совсем одна, то сама поговорила с санитарами, и с подготовкой тела к похоронам помогла. С меня тогда вообще никаких денег не взяли. Я думала — санитары добрые, пожалели меня, сделали все, что полагается, бесплатно, а потом, через несколько лет, догадалась, что Изабелла Савельевна сама им заплатила за работу. И с мамой она мне помогла, мама же в больнице лежит парализованная, я не знаю, куда кидаться, с кем разговаривать, о чем, как договариваться, как санитаркам деньги дать, чтобы они за мамой ходили как следует… Сестра прилетела на похороны и через два дня вернулась к себе, в Украину, ее с работы отпустили только на три дня, она даже до девятого дня не пробыла. А я школу заканчивала. И мама в больнице. Если бы не Изабелла, я бы пропала тогда. Она мне всех заменила — и мать, и отца, и сестру, и подружек. Взяла меня к себе жить, пока маму не выписали, чтобы я одна в пустой квартире не оставалась. Я тогда решила, что буду служить ей до конца своей жизни, как преданная собака. Спросила, какую нужно иметь специальность, чтобы работать в Бюро, рядом с ней. Хоть санитаркой, хоть кладовщицей, хоть сторожем, хоть кем. Об институте речь, конечно, не шла, я хотела какой-нибудь техникум закончить или училище, чтобы быстрее начать зарабатывать самостоятельно. Мы с ней долго прикидывали, советовались и выбрали специальность делопроизводителя. У начальника Бюро тогда была секретарь очень пожилая, она на пенсию собиралась через два года, все знали, что она уйдет, и Изабелла Савельевна пошла к начальнику Бюро и выбила у него обещание взять меня, когда та сотрудница уволится. Начальник в те годы был другой, с ним можно было договориться, он чужую беду умел понимать. Это уж потом пришел Георгий Степанович. Знаете, — Светлана неожиданно улыбнулась, — я иногда думаю, что если бы Двояк уже тогда сидел на этой должности, то меня здесь не было бы.