Жизнь (не) вполне спокойная - Иоанна Хмелевская

Именно ее я хотела сделать героиней повести про доктора Голембиовского, которую принялась писать, ухаживая за выздоравливающим ребенком. Написала я всего несколько страниц, но планы имела грандиозные и была полна энтузиазма. Творчество я отложила, занимаясь сыном, и результатов добилась поразительно контрастных. Погода установилась прекрасная, ребенок охотно полез в воду, и я позволила ему делать всё, что он пожелает, лишь бы не замерз. Но очень скоро оказалось, что про замерзание и помыслить невозможно.

Другие дети вылезали из воды синие и дрожащие, с гусиной кожей, стуча зубами. Мое же дитятко, толстое, лоснящееся и розовое, напоминало молодого тюленя. Сразу могу сказать, что так было почти каждый год, и в результате он не болел ни гриппами, ни ангинами.

Что же касается повести, с ней случилась вещь страшная. Где-то тут у меня валяется рукопись, и я вижу, что написала довольно много, прежде чем навсегда забросила свое творение.

Магда, моя запланированная героиня, вынудила родителей дать согласие на ее замужество без сдачи выпускных экзаменов, и в семье устраивали пир горой по случаю помолвки. Кухонные плиты в этом городишке были наполовину газовые, а наполовину топились углем. Обычно использовали только газовую часть, однако при таком стечении гостей и прорве угощения пришлось использовать и угольную плиту.

Нужно было что-то подогреть. Магда отправилась на кухню подкинуть в плиту угля, присела на корточки, набрала лопаткой уголь и швырнула в топку.

В угле оказался динамит. Это бывает крайне редко, но все-таки бывает. Она осталась жива, но лишилась глаза и красивого лица, своего главного сокровища. Жених ее, правда, не бросил, свадьбу они сыграли, но позже там разыгрывались всякие кошмарные трагедии. Этот несчастный случай так меня потряс, что от всех писательских идей я отказалась на несколько лет. Статьи в журналы — пожалуйста, но никаких повестей.

Там же я как раз наблюдала одно явление, которое потом попыталась использовать в одном детективном романе. Транспортное сообщение было средней паршивости, поэтому все перевозки осуществлялись фургончиками. В фургончиках возили деньги на почту и с почты, для выплат рыбакам и на всякие другие цели, по песку, корягам, буеракам и прочему бездорожью. Водитель с охранником ехали в кабине, а деньги — сзади.

Качество этих механических коней оставляло желать лучшего, и один раз так случилось, что за фургончиком ехал мужик на велосипеде, двери фургончика открылись, и оттуда вылетел мешок.

Велосипедист остановился у мешка, поднял его и увидел, что мешок опломбирован и на нем прикреплены какие-то бирки. Он хотел крикнуть растеряхам, что они потеряли мешок, но фургон промчался дальше, не останавливаясь, поэтому велосипедист забрал находку и ехал за фургоном аж до Нехожа, без труда поспевая за старым рыдваном.

На месте оказалось, что потеряли они половину перевозимой наличности, потому что выпал самый ценный мешок. Нашедший только покачал головой и отдал сокровище, не требуя даже вознаграждения.

Фургончики с задними дверцами и замками, перекрученными проволокой или веревкой, я видывала множество раз. Как-то я писала сценарий к фильму «Лекарство от любви», собираясь использовать эту нелепость для подмены фальшивых денег настоящими, но в городском управлении внутренних дел меня настоятельно попросили не пропагандировать такую идею, потому что у нее слишком большие шансы на полный успех.

Муж из принципа мне помогал только тогда, когда это было необязательно, но трусы и носки себе стирал, уши детям мыл, утром отвозил меня на работу, что было огромным облегчением, и тяжести таскал. Зато всякие фанаберии и заморочки водились у него в голове в изобилии.

— Принеси, пожалуйста, угля, — попросила я как-то раз.

— Нет.

— Почему «нет», черт возьми?! Чем я завтра утром буду печку топить?!

А вот так: он не знает чем, но угля не принесет. Не пойдет он в подвал, и всё тут. К тому же угля нет, одна угольная пыль осталась. В этой пыли есть какие-то мелкие кусочки с орешек величиной. Больших кусков нет, и он за углем не пойдет. Я рассердилась, взяла ведра и начала спускаться в подвал, страшно обиженная.

Муж догнал меня на втором этаже, вырвал ведра из рук, и мы вместе спустились в подвал. Мелкие кусочки в угольной пыли были, их могло хватить еще надолго. Меня поставили в дверях и не разрешили шевелиться, муж сам наполнил ведра и радостно занес их наверх.

— Слушай, — спросила я, окончательно замороченная, — ну в чем дело, почему ты не хотел сходить за углем, а теперь сам всё делаешь и еще радуешься?

— Потому что один я идти не хотел, а с тобой — с удовольствием, — не задумываясь, ответил он.

Ну да, в этом что-то было. Он устраивал постирушку в стиральной машине «Франя», а я должна была молча стоять на пороге ванной — снова мне не разрешили пальцем шевельнуть. Ужасная трата времени, но муж вообще не принимал это к сведению, действовал по своему усмотрению, и никакие объяснения не помогали.

Принципиальной бедой моего супружества была склонность мужа засыпать постоянно и где ни попадя. Я не запрещала ему садиться на диван и мгновенно засыпать, спать на неразостланной кровати, потому что нашла действенный способ с ним бороться. Достаточно мне было пойти в ванную комнату и включить воду, как какая-то таинственная сила мигом будила его, он врывался ко мне и мгновенно вытаскивал меня из ванны чуть ли не силком.

У него была психическая травма на этой почве: кто-то у него в роду утонул в ванне, и моя свекровь едва не утонула, а он спас ее в последний момент. Поэтому я пользовалась ванной, чтобы разбудить мужа.

Моя мать применяла ко мне особо изощренные пытки в моральном плане: каждый раз, когда я приходила за своими детьми, она встречала меня какой-нибудь жуткой вестью. Прежде чем позвонить в дверь, я минутку стояла и собиралась с духом, чтобы достойно пережить очередной удар. Мама открывала дверь и изрекала:

— Ты мне должна двести сорок два злотых и пятьдесят грошей.

Или:

— Несчастье! Войди и посмотри сама! Кран течет!

Или:

— Не могу я больше с твоими детьми! Роберт снова порвал штаны.

Или:

— Я купила Ежи сандалики, и ты мне должна отдать сто шестьдесят злотых.

Все это обрушивалось на меня на пороге, я уже не знала, чего ожидать в очередной раз, и становилось все труднее это выносить, пока не случился кризис. Мамочка побила собственные рекорды. Однажды она открыла мне дверь и возвестила:

— У Ежи болезнь Гейне-Медина.

Я едва не скончалась на месте.

— Почему? — простонала я. — Откуда? Кто это сказал?!

Оказалось — никто. Это был личный вывод моей матушки на основании того, что три недели назад у Ежи был насморк. Болезнь Гейне-Медина меня добила, терпение у меня оборвалось, и я перестала реагировать вообще на пламенные объявления. Скажи мама, что дом горит, я не поверила бы даже при виде пляшущих языков пламени.