В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин

«Томагавков». Удалось бы им настоять на своем, не могу судить, но дипломатия заключается также в испробовании шансов. Внутри себя я буквально запрыгал. Уж слишком очевидными выглядели преимущества. Мы ничем не рисковали. Не получилось бы у голландцев отказаться от ракет, мы возвращали бы свои на боевое дежурство, и все тут. Да и поди проверь, снимались ли они.

Несколько раз мучил я Георгия Марковича Корниенко, первого замминистра, уже появлявшегося на этих страницах. «ГээМ», как мы его называли, был для нас царь и бог. Дипломат высочайшего профессионализма, глубокого знания – до деталей – практически каждого вопроса, работоспособный до удивления.

Вел он дела цепко, полагался, прежде всего, на себя и был, к слову, приятным работодателем. В том смысле, что давал тебе задание, ты его выполнял, а дальше он работал самостоятельно. Что выгодно отличало его от другого распространенного типа руководителя, который, бывало, ползает по твоей бумаге, да не сам водя пером, а требуя, чтобы правил ты, перечитывая ему каждые 30 секунд все новые и новые вариации. Как сейчас слышу скрипучий голос «Г.М.»: «Спасибо, теперь поумираю в одиночку». И ты, довольный, отправлялся на мероприятия более интересные, чем чиновничья служба, впоследствии не часто узнавая первоначальную «болванку».

Восхитительно было слышать, как разговаривает Георгий Маркович с зарубежными коллегами, особенно с теми, кто не давал себе труда читать первоисточники – тексты соглашений, коммюнике, записи бесед. Все это Корниенко знал досконально, беда поверхностному собеседнику попасть под его каток.

Поскольку в отличие от позднего Громыко с ним можно было дискутировать, то именно Георгия Марковича я убеждал ухватиться за голландскую идею. Вопросы ракет средней дальности он держал под особым контролем.

В тогдашнем МИДе количество лиц, причастных к этим, да и другим вопросам ограничения вооружений, было строго регламентировано специальным распоряжением министра. Равным образом, как и освещение внешнеполитических проблем в печати. Помню, какой разнос устроил министр на коллегии в декабре 1982 г. заведующему Третьим Европейским отделом Александру Петровичу Бондаренко, отличавшемуся, кстати, жесткими взглядами, за два слова сочувствия так называемым предложениям Уорнке по РСД (мы убираем старые ракеты и сокращаем «Пионеры» в Европе и Азии до определенного количества, американцы не размещают свои ракеты в Европе).

Какое-то время мои выходки терпелись по служебной принадлежности, как-никак Нидерланды входили в ведение Первого Европейского отдела. Но однажды, когда, видимо, «достал» я его голландскими завихрениями, Корниенко сказал мне: «Анатолий Леонидович, бросьте это дело. Здесь задействованы такие интересы – экономические, военные, политические, что никто Вам ничего не позволит сделать». Теперь, почитав его мемуары, понимаю, что «Г.М.» ориентировался и на свой горький опыт. Имею в виду тот эпизод, когда он вылез, и неудачно, на Политбюро с предложением рассмотреть компромисс по РСД, предлагавшийся Шмидтом. По пальцам можно пересчитать случаи, когда о пружинах нашей политики говорилось так откровенно. Моя «непонятливость» имела то продолжение, что зашла речь и о возможных организационных выводах. Ковалев, как я позже узнал, жаловался в своем кругу: «Адамишина вынимают из обоймы, а я ничего не могу сделать». На мою удачу, оставалось недолго до Горбачева.

Пораспрашивал позже людей, которые в МИДе и других ведомствах были близки к проблеме РСД. Общий ответ: ничего не слышали о голландском предложении. Иными словами, Корниенко расценил (и справедливо) эту идею, как наверху непроходную, и никуда ее за пределы МИДа не вынес.

Ошибка, которую задним числом признал Громыко, заключалась, разумеется, не в самом факте замены старых ракет на новые. Доверия друг другу не было никакого, и каждый стремился улучшить свой потенциал. Модернизацию другая сторона проглотила бы, она делала то же самое, просто сроки не совпадали по времени и по видам вооружений. Проблема в том, что не остановились вовремя, как предлагал Шмидт. Как, кстати, и вообще в гонке вооружений. Окажись военные планы сопряженными с внешней политикой, может быть, на волне антивоенных настроений в Европе удалось бы вообще избежать размещения новых американских РСД и всего для нас негативного, что за этим последовало.

Результативными переговоры по РСД стали только в перестройку, но концовка, как мы увидим во второй части книги, не была простой. В 2019 г. американцы под надуманными предлогами вышли из договора по РСМД. Мы до самого конца пытались его сохранить, но вынуждены были последовать вслед за США.

Достичь паритета! Не лучше обстояло дело в первой половине 1980-х годов и на других направлениях военного соперничества с США. И вообще в области разоружения. Один из главных наших экспертов в этой области Виктор Левонович Исраэлян 16 января 1985 г. доложил на коллегии, что уже в течение многих лет на конференции по разоружению не разработано ни одного соглашения.

Договоры и соглашения, заключенные ранее, лишь несколько приостановили наращивание вооружений на отдельных участках. Затем застой начался и здесь. Одной из причин оказалось вроде бы логичное стремление добиться полного равенства. Но уже определить его в условиях разной конфигурации ядерных сил СССР и США было крайне сложно. Еще труднее обеспечить.

О том, что ядерное оружие неприменимо как средство ведения войны, говорили друг другу на каждой советско-американской встрече в верхах. Понятно, что в функции сдерживания его нужно было гораздо меньше, чем уже накопилось и продолжало накапливаться. Но, возвращаясь домой, недрогнувшей рукой запускали очередные военные программы.

В 1972 г. Никсон и Брежнев, с гордостью подчеркнув, что впервые в истории две сильнейшие на Земле державы согласились взаимно ограничить свои вооружения, как бы шутя поспорили, сколько раз, семь или десять, они и после ограничений могут уничтожить друг друга.

Понимаю, что для брежневского руководства было немыслимым руководствоваться принципом самоограничения, иногда говорили – разумной достаточности. Но этот принцип применялся на практике такими странами, как Франция или Великобритания. У французов он выглядел примерно так: ядерные силы должны быть в состоянии уничтожить ту часть населения страны агрессора, которая равна населению Франции. Французы открыто заявляли, что их подводные лодки с ядерными ракетами на борту могут за полчаса убить 50 миллионов человек.

У нас же с американцами господствовал его величество паритет. В итоге переговоры превращались в многолетние и изнурительные перетягивания каната. Плюс к этому продвижение сильно зависело от общего градуса напряженности. Так, в 1975 г. работа над Договором по ОСВ-2 надолго застопорилась из-за Анголы.

В марте 1977 г. Картер предложил пойти по пути ограничения стратегических наступательных вооружений дальше тех параметров, которые были согласованы на встрече Брежнева с предыдущим американским президентом Фордом во Владивостоке в ноябре 1974 г. Но уже они вызвали сопротивление военных, и Брежневу пришлось применить сильнодействующие средства, чтобы