Антишулер - Сергей Самаров

Он прикрыл трубку рукой и радостно сообщил лейтенанту, что капитан Касьянов пару часов назад вернулся с задания и сейчас в общежитии. Лейтенант от такого сообщения совсем скис.

— Алло, Слава… Приветствую тебя. Не разбудил? Ничего, потом отоспишься. Я сейчас допрос веду. Сидит тут против меня один солдат — знаменитый картежник. Говорят, что он никогда не проигрывает. Его начальник штаба говорит. И командир отряда ему вторит. И еще полная колода фактов на руках. Серьезно. Вот надо консультацию провести. А ты у нас самый крупный специалист. Мы в лагере. В своей палатке. Спасибо. Ждем.

Майор положил трубку и заулыбался так, словно бесплатно получил билет на концерт Мадонны, а в дополнение к билету ордер на ее арест.

— Сейчас умоется, оденется и приедет. От общежития до лагеря восемь минут езды. Дежурная машина у нас всегда у подъезда стоит.

— А вы что, все в общежитии живете? Холостые? — вяло поинтересовался я.

— Ха… Мы же все прикомандированные. Со всей России собрались, — майор был настроен крайне благодушно. — Потому и играем каждый день. Что еще прикомандированному делать?

А лейтенант умышленно громко зевал и все больше смурнел. Кажется, он дошел уже до того известного состояния, когда грешник начинает каяться в своих грехах и искать искупления. Должно быть, Касьянов в самом деле хороший игрок, если лейтенант боится с ним играть. Но тем интереснее это для меня. Встретить достойного противника — это удовольствие.

— А вообще, карты, по большому счету — это аморально, — изрек лейтенантик. — Карты, вино и женщины… Это всегда порицалось в порядочном обществе.

Лицо у него при этих словах стало глубокомысленным, как у качественного «кидалы».

— И не случайно все три слова стоят в одном ряду, — сказал майор. — Потому что это самое интересное, что есть в жизни.

— Аморальное — самое интересное? — демонстративно не понял молодой офицер. Он сейчас старательно не понимал того, что желал не понять. Настроение такое. Бывает…

— А это смотря с какой стороны смотреть.

— Я-то вот не застал тех времен, — из лейтенанта вылезала желчь, — а вас же воспитывали при советской власти. Тогда это осуждалось. Тогда казино не было. Тогда самым главным развлечением считались спорт и музыка.

— Или водка… — сказал майор, но лейтенант возражения услышать не возжелал.

В подтверждение своей привязанности к музыке он вытащил из магнитофона кассету, которая только что закончилась, и вставил другую. Запела Пугачева. Старый какой-то концерт.

— Музыка — вечна, — лейтенант изрек банальную истину, как откровение Иоанна Богослова.

— А вы знаете, товарищ лейтенант, чья это песня? — поинтересовался я.

Видеть подводные камни в спокойной воде он еще не научился.

— Знаю. На кассете написано, а читать меня в детстве научили. «Песни Раймонда Паулса». Я вообще его песни люблю, хотя он сейчас какой-то большой правительственный чиновник недружественной нам Латвии.

— А вы никогда Хулио Иглесиаса не слышали? — спросил я, заманивая лейтенанта в ловушку.

— Это — который бывший вратарь мадридского «Реала»? После травмы стал петь, да?

— Да. Так вот, ваш хваленый Паулс элементарно крал музыку из его песен и с маленькими исправлениями выдавал за свою. И все с рук сходило, потому что латыши постоянно твердили всем о своей высокой культуре. Это аморально или нет?

Лейтенант выпятил губу.

— Вот я про то и говорю, — поддержал меня майор. — Мораль везде своя. Если бы рядовой Высоцкий придерживался не своей, а чьей-то морали, то сейчас мальчишки, с которыми мы сегодня беседовали, были бы уже расстреляны Муртазаевым. Вместе с самим Высоцким, — он одобрительно кивнул мне.

— И что, — спросил обеспокоенный лейтенант, — Паулс — все песни спер? Сам-то он что, вообще не композитор? Потому и в политику полез?

— Не знаю, — засмеялся я. — Может быть, и сам он тоже что-то написал. Но много песен позаимствовал из репертуара Иглесиаса. Я не знаю, кто эти песни на самом деле писал, наверное, какой-то испанец или испанцы, но они гораздо более ранние, чем песни Паулса. У меня дома лазерный диск остался. Я Иглесиаса люблю. А вообще на свете достаточно людей, которые музыку к песням пишут. И все в разных странах. Попробуй-ка, найди, чья это песня. Тем более в те советские времена. Тогда мы почти ничего и не слышали стараниями ваших старших коллег из КГБ.

Это я переборщил. Они оба слегка надулись. Не любят фээсбэшники, когда их обвиняют в преемственности, хотя сами отлично знают, что так все и обстоит в действительности. Но обижать предполагаемых партнеров по игре не стоило. Надо было найти выход из положения, и я нашел его быстро.

— Не расстраивайтесь, товарищ лейтенант. У композиторов плагиат вообще считается хорошим тоном. Помните песню Шаинского из мультфильма про Чебурашку? «Я был когда-то странной игрушкой безымянной». Шаинского в основном по этой песне и знают. Больше он ничего интересного и не написал.

— Ну и что?

— А то, что он не писал эту музыку. Он ее содрал у Вивальди. Только слегка изменил темп. А потом жаловался с телеэкрана на «проклятых итальянцев», укравших его музыку. За несколько веков до того, как Шаинский родился. И не один Шаинский. Другие не лучше… А вы говорите о духовности музыки. А уж про исполнителей я и не говорю. Как-то заглянул в цирк к знакомому радиооператору. Он включил какую-то песню. Я удивился — что это. Ни голоса у исполнителя, ни слуха. Оказалось, это необработанный голос Киркорова. Вот потому он всегда и поет «под фанеру»…

— Ну, совсем вы меня убили, — вздохнул лейтенант.

Майор, наверное, был не таким меломаном и потому тихо посмеивался над своим младшим по званию коллегой.

— Я не убивал. Я говорил о морали, картах и майорах внутренних войск, о вине, водке, самогонке и женщинах. Это все звенья одной системы — жизни.

— Ну, кто тут никогда не проигрывает? — раздался голос у меня за спиной.

Похоже, капитан Касьянов гнал машину на наше рандеву на предельной скорости.

Я обернулся. Перед пологом палатки стоял во всей красе рыжеусый карточный партнер полевого командира Алимхана Муртазаева. Тот самый, которого я уличил в шулерстве. Сейчас капитан был в форме и еще меньше походил на кавказца, чем днем. Он узнал меня сразу, и я увидел, как резко и зло сузились его глаза.

* * *

— Ты, мать твою…

Он шагнул вперед, и в какую-то минуту — я видел это по глазам — собирался меня ударить. Но я уже был готов к круговому перехвату руки и, честно скажу, не позавидовал бы капитану. Если учесть, что я сидел, он попадал бы на классический прием айкидо. Я бы просто использовал инерцию движения его тела, подсек бы своим корпусом и грохнул его костлявым позвоночником об острый угол стола. Но капитан удержался и сорвал злость на этом несчастном трофейном предмете мебели. Инкрустированное произведение столярного искусства жалобно захрустело под его ударом. Майор тут же погладил невинное дерево ладонью, словно просил у него прощения.