Будь у меня твое лицо - Фрэнсис Ча

Нами очень робеет перед Михо: та до недавнего времени жила в Америке, и у нее есть настоящая работа – она художник в университете. Ей платят за то, что она целыми днями трахается с краской, деревом и глиной! Однако большую часть времени Михо, кажется, просто таращится на стену.

Подойдя к нам, она с глубоким вздохом опускается в кресло и начинает барабанить пальцами по столику. Ее руки просто жуткие: волдыри, пятна краски, старые порезы! А ногти-то какие! Думаю, она ни разу не делала маникюр с гель-лаком. Я вздрагиваю, а Нами смотрит на нее в изумлении.

– Я так голодна, – накручивая свой хвост на запястье, словно веревку, говорит Михо. – Вы заказали еще чего-нибудь?

– Когда ты в последний раз ела? – спрашиваю я. Михо может забыть о еде, когда работает. Даже завидно: мне каждый раз так тяжело сесть на диету, а она ни капли не заботится о весе и остается стройной.

– Кажется, утром. А весь день я заряжалась кофе.

Я двигаю к ней свою тарелку с оставшимися рыбными котлетками и машу владельцу «Поча». Он тут же бросает стойку и бежит к нам.

– Можно нам еще порцию кимчичжон?[17] – Затем я обращаюсь к соседке: – А тебе чего еще хочется?

– На твой выбор, что-нибудь самое вкусное в меню, – говорит Михо владельцу. Почесывая голову, тот спешит на кухню. Михо поворачивается ко мне. – Ханбин уже в пути, но с этими пробками приедет минимум через час. Ни слова про его мать, ладно?

Тон звучит предупреждающе. Михо становится очень нервной, когда дело касается ее парня.

– Конечно, – понизив голос, обещаю я. – Я что, ненормальная?

– Как поживаешь? – Михо обращается к Нами, приветливо глядя на нее.

Они виделись уже три или четыре раза, и Михо постоянно говорит, что Нами слишком юна для стольких операций. «Она не пожалеет, когда станет старше?» Для детдомовки Михо наивна. Как будто Нами думает о будущем! Она не видела родителей с двенадцати лет, когда сбежала из дома, и живет сегодняшним днем, а точнее, ночью. Любой, у кого наберется хотя бы немного реального жизненного опыта, сразу заметил бы это. Еще Михо думает, будто я работаю в рум-салоне только из-за жажды легких денег. Она не представляет, где мы с Нами начали свой путь. И хотя Нами перебралась из Миари в рум-салон третьего уровня, она останется там, либо пока сама не наложит на себя руки, либо пока ее не выбросят, как использованную тряпку.

Меня поражает, насколько наивны многие женщины этой страны, особенно замужние. Что, по их мнению, делают их супруги с восьми вечера до полуночи каждые выходные? Кто обогащает десятки тысяч рум-салонов? Даже догадывающиеся о чем-то женщины притворяются слепыми и предпочитают не замечать, как мужья каждую неделю выбирают себе новую девочку, чтобы потрахаться. И они так хорошо входят в роль, что порой забывают реальность.

Я смотрю на Михо. Она выглядит обеспокоенной. После свадьбы она наверняка превратится в одну из таких вот бестолковых куриц.

– Парень Михо – настоящий чеболь[18], – говорю я Нами.

Ее глаза округляются, затем снова стекленеют. Нами даже не спрашивает, какой именно компанией владеет его семья.

– Как думаешь, почему ты ему нравишься? – спрашиваю я Михо.

Мне правда интересно. Да, она красива, но не мисс Совершенство. Ни операций, ни семьи, ни денег. И все же парень из очень уважаемой и богатой семьи встречается именно с ней. Почему? Это тайна.

– Что ты имеешь в виду? – Михо улыбается, как бы давая понять, что не обижается.

– Ну, не знаю. Порой мне кажется, будто я разбираюсь в мужчинах, но иногда – ни капельки их не понимаю.

– Да, кстати, если что – мы знакомы с тобой еще со средней школы и ты работаешь бортпроводницей, – сообщает Михо, виновато глядя на меня. – Можешь просто попросить его сменить тему о работе. Не хочу, чтобы тебе пришлось много врать.

– А почему бортпроводница? Это оригинально.

Разумеется, никто не может просто представить меня как сотрудницу рум-салона. Михо единственная знает обо мне правду – ну, кроме девушек, с которыми я работаю, и мужчин, которые мне платят.

– Просто… ты работаешь в нестандартное время и такая красивая… – Она замялась. – Мне больше ничего в голову не пришло. Но сейчас я задумалась и поняла, что лгать придется виртуозно. – Михо выглядит расстроенной. – Например, что, если он спросит тебя о твоих направлениях и любимых странах? Он очень много путешествовал.

Я пожимаю плечами и отвечаю:

– Я не против бортпроводницы. Просто сменю тему, если вдруг он задаст вопрос, на который не смогу ответить.

После ухода из Миари, но до прихода в «Аякс» я и правда некоторое время мечтала о такой карьере и даже записалась на двухнедельное обучение в одну из академий бортпроводниц, на станции «Каннам». Там объясняли, «как сгибать колени, чтобы при походке не вилять бедрами» и прочую чушь. Потом я выяснила, сколько им платят – а у тех, кто летает международными рейсами, зарплата вдвое выше, чем у стюардесс, летающих внутри страны, – и сбежала. Я пошла в «Аякс», где без всяких курсов делаю свою работу хорошо. Я умею смотреть на мужчин с обожанием и попивать их спиртное.

– А почему бы тебе не сказать, что ты уволилась и теперь пытаешься стать актрисой? – предлагает Нами и тут же прикрывает рот, словно сделала что-то не так.

Михо всплескивает руками.

– Прекрасно! Почему я и сама не додумалась? – Она лучезарно смотрит на Нами. – А что насчет тебя? Напомни-ка, чем ты занимаешься?

– Да тем же, – со смехом отвечает Нами и даже бровью не ведет. – Мы обе – отчаявшиеся актрисы!

Нами и правда гораздо хитрее, чем кажется.

– Как пожелаешь, Михо. – Я закатываю глаза.

– Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя неловко. Поэтому да, пусть будет так – ты мечтаешь стать актрисой.

– Ладно. Мне все равно.

* * *

Наконец, приезжает Ханбин. На часах почти полночь, и все столики заняты. Люди еще не пьяны, но уже счастливо шумят.

Парень что надо – выглядит хорошо, ростом намного выше, чем я полагала, крепкий, загорелый и с аккуратной стрижкой. На нем дорогая и стильная одежда, но не чересчур – узорчатая рубашка «Пол Смит», темные джинсы и кожаные кроссовки карамельного цвета. Особенно мне нравится его фигура. При виде Ханбина Михо тут же оживляется и расправляет плечи, а Нами еще больше прячется за рюмку. Я же, продолжая холодно и отстраненно улыбаться, просто говорю: