Экипаж "черного тюльпана" - Олег Буркин

Если бы сейчас у меня спросили, чем ты занимался в авиации все эти шестнадцать лет, я бы сказал: «Устранял недостатки».

Самое последнее нововведение — «План работы с личным составом на неделю», где я должен был планировать мероприятия «по укреплению воинской дисциплины», включая «беседы с членами семьи». Все это входило в понятие «знать подчиненных», и если мероприятие проведено, то в графе «выполнение» я должен был закрасить кружочек, означавший свершившееся. Когда я рисовал этот план, то старался закрасить кружочки сразу, чтобы потом не забыть.

Думал, что сбежал от бумажной волокиты. Здесь — война. Кому нужна эта мышиная возня, будто специально придуманная, чтобы человек ни минуты не мог принадлежать себе, погружаясь в пучину бумажного безумия?

Санников давно уже вышел. Ласницкий сидел с сигаретой, насмешливо прищурившись.

— У тебя такой вид, будто пыльным мешком по голове стебануло… — сказал Саша.

— Так и есть, Одесса… Ни хрена я малевать здесь не буду. Не могу, Саша. Мне надо упасть «у койку». Возьми себе своего правочка, старик, а я отдохну…

Саша не возражал, он готов был поцеловать черта, а не только эту «простыню» с доброй тысячей кружочков и других знаков, изображавших сотни упражнений курса. Для непосвященных эти знаки — не иначе как каббалистические, но меня почему-то не сильно обременяла гордость за то, что я знаком с ними.

Я здорово устал.

* * *

Утром мы решили сходить в летную столовую. Попить чайку, проглотить горячую манную кашку с маслом, чтоб желудок не склеился. Издалека узрел Пал Палыча — он шел из штаба.

Его невозможно было спутать с кем-нибудь: эта походка пингвина, с раскинутыми, словно крылья, руками, растопыренной пятерней, будто изготовленной, чтобы хватать… Он остановился возле меня, поздоровался, отвечая на мое приветствие.

— Вы зайдите ко мне в штаб. Прибросим плановичку на завтра. — Замкомандира редко тыкал, на «вы» обращался и к прапорщику, и к солдату, особенно, когда отчитывал. Из столовой выскочил какой-то летчик, будто ошпаренный, весь красный, с мокрым лицом и непокрытой головой. Санников подозвал его к себе.

— Вы почему без головного убора? — насупившись, спросил он.

— Да вот, в кармане… — мялся незадачливый малый, доставая пилотку из кармана.

— У меня много чего в кармане. Я не спрашиваю, что у вас в кармане. Почему у вас нет ничего на голове? Предпоследнее, «китайское», усвоили?

— Ясно, товарищ командир.

Выражение «Последнее „китайское предупреждение“» Санников употреблял частенько, и когда его спросили, что может за ним последовать, он сказал: «Восточная пытка. Сдавливание головы с помощью веревки и палки. Если не найдется веревка, соберем узкий круг ограниченных людей и накажем как попало…»

За насупленными бровями, грозным видом барса, в самом уголке глаз, возле гусиных лапок морщин, крылась еле заметная смешинка.

В столовую мы пришли уже «под завязку». Худющий солдатик собирал со столов рыбные консервы в томате. «Красную рыбу» почти никто не ел, поэтому вечером рыбка уплывет в рваные торбы афганских мальчишек.

— Командир, ты посмотри на него, — кивнул мне Игорь на уборщика. — Он же ласты вот-вот склеит…

Ребята забрали с соседних столов тарелки с тридцатиграммовыми порциями масла — круглыми тюбиками, от жары начавшими расползаться. В каждой тарелке — шесть порций. Если в манку прибросить хорошо маслица — то больше ничего и не нужно. Остатки говяжьего рагу с пшенной кашей стояли на столах, мухи плотным роем кружили над своим пиршеством…

Запив кашу чаем черного цвета, я отправился в штаб.

Возле гостиницы встретил Фиру.

— Ну как вы устроились?

— Все хорошо. Заходите ко мне в гости с ребятами. Угощу вас чем-нибудь вкусненьким.

— Спасибо, Фира. Обязательно зайдем.

Составление летной плановички — процесс творческий, и мы пропыхтели с Пашей (так я уже звал про себя Пал Палыча) битый час. Еще час я рисовал чистовик плановички, где хитрые значки с кружочками и стрелками изображали полеты в закрытой кабине, под шторкой, пилотирование при отказавших приборах, с использованием дублирующих средств навигации и способов захода на посадку с имитацией отказавшего двигателя. Теперь надо было собрать подписи полковых: начальника связи, начальника штаба, инженера полка, зама и командира.

Услышав знакомый голос за дверью, я бросился в коридор.

— Товарищ капитан Сухачев! — Саша, спешивший к выходу, повернулся ко мне. — Нужна подпись, на плановичке.

Доктор поставил свою закорючку напротив «врача части», заулыбался.

— Что, новая метла? Полеты, метода и все такое… При старом заме не особенно летали для тренировок…

— Очень может быть… Куда ты так спешил? Кстати, ты знаешь, что новый начмед армии прибыл? Он мой давний знакомый. Сегодня иду к нему в гости, в гостиницу. Не хочешь со мной? Мужик компанейский…

— Отчего же нет? Мы — как пионеры, всегда готовы.

— Ну, заходи часиков в семь.

* * *

Вечером, с полиэтиленовым пакетом в руках, мы шагаем с Сашей в гостиницу. Легенду о начмеде я сочинил на ходу, зная, что от такого приглашения Сашка не откажется. Мне очень хотелось зайти к Фире, поговорить о том, что сейчас в Союзе, какие ветры дуют с Родины. Идти одному было неприлично, но и собеседника нужно было взять посолиднее. Я знаю, что большинство комнат здесь пустует, поэтому пытаюсь открыть первую попавшуюся, запертую. «Ты смотри, куда-то ушел, — докладываю я Саше. — Погоди, зайду… узнаю». Стучусь к Фире, она отвечает из-за двери низким, грудным голосом: «Войдите».

— Фира, вечер добрый. Гостей не ждали? Тут у вас начмед армии останавливался, вы не в курсе, куда он запропастился?

— Начмед? Был тут один, не знаю, кто он. За ним приехал газик, он укатил.

— Ну вот, приглашают в гости, а сами… Ну да ладно. Вы никого не ждете?

— Нет. Садись, Леня.

— У меня там за дверью еще один медик.

Фира решительно машет рукой — пусть заходит.

На столе, как по мановению волшебной палочки, появляется копченая колбаса, банка черной икры и банка импортной ветчины. За долгие годы общения с нашим братом Фира не привыкла мелочиться. Мы прибавили к столу «дуст» и шампанское.

В дальнем углу стоял сиротливо бренькающий старый «зилок». Фира понесла шампанское в холодильник, а вернулась с бутылкой армянского коньяка в руке:

— Годы уже не те, пить эту синюгу… Что за летчики пошли? Когда-то они угощали женщин коньяком с шоколадом… а теперь — наоборот.

Я поспешно извлек из пакета шоколадку.

— Да, Фира, авиация вырождается. Обложились со всех сторон бумагой и нос из нее боятся высунуть… Помнишь, как наш дважды Герой, боевой командир проводил разбор полетов? Приглашал в высотку комэсок, а там стоял уже коньячок, закусочка. С генеральского плеча. Шутки, смех… ну и, конечно, по матушке пройдется, если заслужил. Любимое его выраженьице: «Разбумбай-мамай». А теперь только и умеют — взыскания объявлять…