Экипаж "черного тюльпана" - Олег Буркин

Я знал слабую струнку Фиры, легендарный командарм был большим ее другом и моим тезкой. Как получилось, что лучшие люди, которых любила эта женщина, рано уходили из жизни?

Грудь Фиры колыхнулась, глаза потеплели, и она подняла рюмку:

— Давай выпьем за нас, а потом уж и за тех, кого нет…

Мы выпили. Ароматная жидкость, словно волшебное зелье, переносила нас в лучшие времена. Пока Саша осваивался, я взял на себя роль рассказчика:

— Как-то сидим в классе, на занятиях. Прибегает перепуганный диспетчер: «Дрозда к телефону, командарм на проводе»… Комэска — был у нас тогда Салазар — будто кол проглотил, понять ничего не может. Почему зовут не его, а рядового летчика? Бегу, а у самого коленки трясутся. Хватаю трубку: «Слушай, Дрозд, задачку». А говорил он как-то своеобразно, будто картавил. Вместо «слушай» у него получалось — «слюсай». Так вот, он и говорит: «Слюсай, Дрозд, ты знаешь генерала рыжего, бывшего моего зама, что в Одессе сейчас?» Может, фамилию его забыл? Отвечаю: «Знаю, товарищ командующий». — «Так вот, завтра полетишь в Одессу, разыщешь его, и он тебе все растолкует, как и что. Ты должен привезти арбузов…»

Арбузов я из Одессы привез, но с ними получилась заморочка. Как раз в это время на полигоне упал вертолет, летчики погибли, и командующий срочно вылетел разбираться.

Долго ждали на аэродроме и от нечего делать ели арбузы. Наконец прибыла машина. «Мы за грузом», — доложил старший. — «Для командующего?» — «Для командующего», — ответил тот. Загрузили арбузы, и с тех пор никто не знает, куда они уехали. Мы даже не потрудились посмотреть на номер машины…

— Ну и что? Влили тебе, как следует? — спросил доктор.

— В том-то и дело, что даже не вспомнил ни разу об этом, хотя все кругом доставали: «Как арбузы, вкусные?» Из таких потешных рейсов запомнился еще один. Здесь вышло все как по нотам. Я накормил главкома картошкой с грибами…

Саша недоверчиво заулыбался: «Ну ты, Дрозд, загибай, да знай меру».

— Должны были лететь в Москву, с посадкой в Гродно. На борт нам привезли два мешка белорусской бульбы и три деревянных бочонка с маринованными грибами. В Гродно к нашему прилету вся отдельная эскадрилья была построена командиром. Он запустил личный состав в лес, и два часа мы ждали, пока летчики собирали грибочки определенного стандарта. Нам принесли два картонных ящика, и мы удивились, какие крепыши! Все один к одному, ни одного червивенького. Через два часа мы были в Москве и нас встречал порученец главкома…

— Да, — сказала Фира, мечтательно прикрыв глаза, — у меня в столовой всегда маринованные грибочки водились. Сама делала…

Мы наливаем рюмки, закусываем икрой, ветчиной — будто и нет никакой войны за этими стенками и не слышно, что где-то за аэродромом отрывисто потрескивают выстрелы, бухают взрывы.

Раздается телефонный звонок, Фира протягивает мне трубку.

— Командир, — слышу я голос Игоря, — просил позвонить, не забыл?

— Нет, спасибо. Как у вас там?

— Разбежались кто куда! Со штурманом дело худо…

С озабоченным видом я отхожу от телефона, извиняюсь:

— Надо к своим, минут на пятнадцать…

* * *

Мне нравилось летать с Пал Палычем. Санников не лез в управление, не пытался поправлять или подсказывать: просто закрывал мое остекление шторкой, пилотажные приборы — специальными заглушками и спокойно наблюдал из правого кресла, как я потею при заходе на посадку по дублирующим приборам.

Через два часа полетов мой комбинезон можно было выжимать. Ни один летчик не летает без ошибок, но вся соль в том, как скоро он их замечает, исправляет, как развита у него реакция, сообразительность, насколько точны и выверены движения.

Выйдя из самолета, я готовился выслушать пятнадцатиминутный разбор, но вместо этого услышал: «Дрозд, ну ты свои ошибки сам знаешь. Распиши в книжке упражнения, принесешь мне на подпись…» Пашины заходы в тех же условиях оказались лучше, чище, точнее. И тем не менее он проявлял великодушие, понимал: бывает — получается лучше, а бывает — и похуже, но в целом почерк всегда заметен. Опытный летчик способен оценить себя сам.

Большинство проверяющих шесть годовых контрольных полетов использовали, чтобы продемонстрировать свои должностные бицепсы, лишний раз напомнить: «Я — начальник».

Инспекторы и начальники имели право отстранять от полетов летчиков со сдачей зачетов по всем основным дисциплинам. Но эти крайние меры использовались редко, такое явление считалось позорным. Летчика снимали с «котлового довольствия» (отстраняли от «корыта»), и каждая полковая собака знала об этом. Горькие пилюли применялись в основном для лечения молодых кадров. Но при желании можно прижать любого чином поменьше.

Я мылся в душе и думал: с Санниковым нам повезло. Великодушие старшего всегда окрыляет. А назавтра нам предстояло пребывать в новом качестве. Мы везли командарма, и опять — в Кундуз. Любимая его точка?

В модуле царило оживление. Одесситы готовились проститься с друзьями и командирами. Под сковородками горели все примусы, которые были в коридоре. Стоял невообразимый чад и гомон.

— Саша, ты клопов не забыл с собой прихватить? — Ласницкий ногой утаптывал свою сумку.

— А как же? Но с одесскими рядом — этим не выжить…

Саша бросил свою сумку и повернулся ко мне:

— Старик, за Маринкой присмотри. Чтоб не обижали. Передашь ей привет и вот это… Думал — завтра завезу сам.

Ласницкий поставил на стол две бутылки молока.

Я попадал в щекотливое положение. Завтра рано утром вылет с Ереминым, а сегодня — пьянка у одесситов. Собираю своих в комнате, запираю дверь:

— Мужики. Завтра в шесть вылет с командармом, в Кундуз. Слабонервных прошу в гости сегодня к Ласницкому не ходить. Я пью сегодня у него только минералку. И на будущее: кто явится на вылет с запахом — распрощаемся… Вопросы?

Вопросов не было. И только штурман как-то недовольно отвернулся. Эта кислая мина на его лице появлялась все чаще. «Штурмана — отродье хамское, но в кают-компании допускать и чаркою не обделять…» — вспомнился мне постулат Петра Первого. Мой навигант — увалень, оживающий при виде выпивки и закуски. В подготовке самолета к вылету участия почти не принимает, может быть, считает себя белой костью? Обычно сидит на корточках, как узбек, смолит сигарету. А ведь не мальчик уже… Пришел к нам недавно, с должности штурмана звена. Дело свое вроде бы знает, но лицо вечно недовольное. Не люблю людей, от которых не знаешь, чего ожидать.

Веня с Игорем — те скажут: «Есть командир!»

Преданно посмотрят в глаза, сделают наоборот, но так, чтобы не подвести себя и других. Эдик добродушно во всем признается. Юрка — не в счет. А этот, молчун, все что-то носит внутри.

В одиннадцать часов загоняю ребят «у койку». Все — в норме, хотя, конечно, по чуть-чуть приняли. И только штурман хватанул лишнего.