Тени тевтонов - Алексей Иванов

Длугоша всё больше угнетала затея, в которую он ввязался. Дьявольский Сигельд напоминал ему дикого зверя: он только кажется приручённым, но в любой миг может разорвать горло. Он лжёт, выдавая себя за мошенника или витальера. А юный Каетан, похоже, служит ему поневоле. Видно, тевтонцы так погрязли в грехе гордыни, что небо не пожелало оскверняться возмездием Ордену и уступило своё право тёмным силам преисподней.

Лодка уткнулась в заросший травой берег. Хорунжий затрубил в рог. Сигельд выпрыгнул первым и протянул канонику руку для опоры.

Ворота в стрельчатых порталах были утыканы железными шипами. Левая створка со скрипом отворилась. В проёме стояли табориты, снаряжённые как разбойники: кольчуги-хауберки, абордажные мечи-дюзаки, круглые прусские щиты без гербов и короткие копья без флажков-фаньонов. Среди таборитов Длугош сразу узнал капитана Ульриха Червонку. Предводитель наёмников был рыжим, кудлатым и бородатым. Он улыбнулся канонику:

– Ну что, привёл ватиканского евнуха? А то мы скучаем по бабам.

– Ты на службе, еретик, – напомнил табориту Длугош. – Этого человека нужно пропустить в Высокий замок. Выполняй приказ магистра.

Сигельд принял смиренный вид и сложил перед грудью ладони. Сунув меч в ножны, Червонка подошёл к Сигельду, ловко охлопал его по бокам, проверяя, нет ли ножа, и подтолкнул к воротам, к своим людям.

– Дойдёт целенький, – пообещал он. – Выйдет ли таким же – не знаю.

Длугош вернулся в лодку. Гребец оттолкнулся веслом от берега.

Когда лодка вынырнула из прохладной тени замка, Каетан будто очнулся.

– Пан Длугош, – негромко заговорил он. – Скажите мне, какие у нас в Польше есть священные мечи? Про Щербец и меч святого Петра я знаю.

Меч святого Петра хранился в соборе Познани. Этим мечом апостол Пётр в Гефсиманском саду отсёк ухо рабу Малху. Папа Римский Иоанн XIII вручил древнее оружие апостола первому познанскому епископу Иордану. А меч, который потом получил имя Щербец, ангел дал князю Болеславу Храброму. Болеслав оставил на клинке зазубрину, щербину, когда ударил по Золотым воротам Киева. Славный Щербец стал коронационным клейнодом польских королей и хранился в сокровищнице Вавельского замка в Кракове.

Длугош внимательно посмотрел на Каетана. Лодка неслась к левому берегу, и замок тевтонцев быстро удалялся.

– Хочешь убить Сигельда? – прямо спросил Длугош.

Может, этот несчастный юноша наслушался рыцарских историй и счёл, что ему поможет какой-нибудь полусказочный Эскалибур или Дюрандаль? Впрочем, почему бы и нет? По преданию, в Грюнвальдской битве магистра фон Юнгингена неведомый воин убил копьём святого Лонгина.

Каетан ответил канонику тоскующим взглядом:

– Сигельда не убить. Он и так уже мёртвый.

Даже на солнце Длугоша пробрал холодный озноб.

– Вера наше оружие, – только и сумел сказать он.

Он подумал, что сегодня же днём попросит короля Казимира отпустить его – и сразу уедет в Краков. Конечно, Тевтонский орден должно сокрушить. И его, несомненно, сокрушат. Падение Мальборка станет громовой победой Польши. Но Мальборк падёт без него, без каноника Длугоша. Он ничего не хочет знать о зловещем витальере Сигельде. Ничего не хочет знать о Каетане Клиховском, на котором лежит мрак проклятия. Божьим попущением он, Длугош, соприкоснулся здесь с какой-то страшной и неумолимой силой. И он в смятении. Если он останется под Мальборком, страшная сила подчинит его себе. А спасение души важнее победы над врагом. Вот поэтому он уедет.

Эрих Кох, гауляйтер Восточной Пруссии, отчаянно скучал. Ему нечего было делать. Он уже вдоль и поперёк прочитал оставленные в бункере номера «Берлинской иллюстрированной газеты» и офицерского журнала «Сигнал» и разложил все известные ему пасьянсы. Тусклая лампочка, работающая от аккумуляторов, иногда мигала. С большого плаката на бетонной стене, открыв рот, беззвучно кричал фюрер. Хорошо, что он, Эрих Кох, в своё время оставил во многих своих бункерах запасы коньяка. «Курвуазье» и спасал от безделья.

Золотой швейцарский «Лонжин» – особая серия для руководства рейха – показывал три часа ночи. Скоро вернётся фон Дитц. От его вылазки зависела вся жизнь гауляйтера. Чёрт возьми, как так получилось, что судьба сделала гигантский круг и вернула его туда, откуда всё началось?

Кох был уверен, что в гибели рейха виноват Гитлер, бездарный параноик. Гитлеру следовало слушать Гудериана, тот хоть по утрам соображал. Впрочем, Кох ещё осенью учуял, что дело партии протухло. Он тайком купил виллу в Ла-Плате и начал потихоньку переводить капиталы на счета «Акционерного банка Буэнос-Айреса». Когда русские вошли в Пруссию, Кох уже был готов к эвакуации. Клара, верная супруга, благоразумно перебралась в Любек.

Генерал фон Ляш, старый осёл, узурпировал власть, и потому гауляйтеру больше не было смысла торчать в Кёнигсберге: всё равно большевики набьют генералу морду. По радио в городе крутили грампластинки с патриотическими речами гауляйтера, а сам Кох сидел за проливом на вилле «Золотой фазан» в Нойтифе, и в гавани Пиллау его ожидал снаряжённый для бегства ледокол.

Кох был уверен, что проявил незаурядное мужество – дотерпел на вилле до 23 апреля. Красная армия вгрызлась в окраины Пиллау, русские снаряды перепахали Нойтиф, «Золотой фазан» запылал, и только тогда Кох поднялся на борт «Восточной Пруссии» и приказал отчаливать. Прощай, старая жизнь.

А потом всемогущий гауляйтер почувствовал себя паршивым псом. Порт Хела был переполнен беженцами из Данцига, русские самолёты бомбили суда. Кох отказался взять пассажиров, и беженцы едва не растерзали его прямо на пирсе. Комендант порта, подонок, не дал гауляйтеру эсминец для охраны.

Ледокол ушёл к острову Рюген. В тёмных водах Балтики скользили тени советских подлодок. По радио сообщили, что фюрер мёртв и командовать последним огрызком рейха назначен адмирал Дёниц. Ледокол взял курс на городишко Фленсбург, где заседало правительство Дёница. Но адмирал, этот предатель, больше не желал сражаться: он хотел вывести мирное население в англо-американскую зону оккупации и после этого сдать вермахт союзникам.

Отношения с адмиралом у Коха всегда были плохие, но Кох надеялся на помощь, ведь оба они – любимцы Гитлера. Ледокол вошёл во Фленсбургский фьорд. Жалкий сброд Дёница гнездился в военно-морском училище. Адмирал встретил гауляйтера надменно, даже фюрер вёл себя более уважительно. Кох потребовал подводную лодку, которая доставила бы его в Аргентину. Дёниц предложил билеты второго класса на пароход «Тённер», который через два дня уходил из Копенгагена в Касабланку. И Кох принял эту подачку!.. Уходя, он оглянулся на здание училища, построенное в подражание Мариенбургскому замку. Издёвка судьбы! Он, гауляйтер, столько денег вколотил в реставрацию той тевтонской громадины, а здесь, в её тени, подвергся такому унижению!

В Копенгаген он опоздал. Когда «Восточная Пруссия» получила место у пирса, «Тённер» уже исчез в туманах пролива Эресунн. Команда ледокола объявила, что сходит на берег и бросает судно. Кох извлёк из тайника в чемодане документы на имя майора Рольфа Бергера, собираясь раствориться в толпе, но в этот момент к нему в каюту постучал Гуго фон Дитц, адъютант.