Врата Афин - Конн Иггульден

class="p1">Гнев ушел, словно вода в песок, и на Ксантиппа снова навалилась усталость.

Он провел слишком много схваток, чтобы помнить каждую из них, в гимнасиях по всему городу и на частных площадках. Это был тяжелый и кровавый спорт, как и кулачные бои, которые ради поддержания физической формы предпочитали такие люди, как Фемистокл. А вот спартанцы ни ту ни другую дисциплину не практиковали, потому что каждый бой заканчивался капитуляцией одного участника. Спартанские учителя говорили, что не хотят приучать своих людей сдаваться, что сдача должна означать смерть. Ксантипп чувствовал, что эта философия ошибочна, хотя и восхищался ею. И все же он был афинянином. Он мог смириться с поражением – и ждать другого шанса.

– В разгар битвы путаница бывает большая. Может быть, я неверно истолковал твои намерения.

Голос прозвучал скрипуче, но в глазах Мильтиада мелькнуло облегчение. Ксантипп видел, как сильно ему нужна победа, – и победа была. Он с сожалением подумал, что, наверное, за справедливость следовало бы бороться усерднее. Но в ту ночь в воздухе пахло кровью и фенхелем, и у него просто не было ни сил, ни страсти для борьбы – только усталость и равнодушие.

– Я рад, что ты понимаешь, – сказал Мильтиад. – День был особенный. Мы – марафономахи, отныне и навсегда. Всякий раз, пробуя семена фенхеля, я буду думать об этом месте.

Ксантипп поклонился ему, оказывая честь, которой тот не заслуживал, и, прихрамывая, спустился по склону в лагерь, где уже храпели его друзья. Он не думал, что заснет, но заснул.

Глава 9

Гонец Фидиппид принес весть о победе накануне вечером, пробежав от Марафона до Афин вдоль побережья за рекордно короткий срок. Достигнув агоры, он воскликнул: «Возрадуйтесь, афиняне! Мы победили!» Потом сел на скамейку посреди ликующих горожан и потер грудь, как будто ему стало больно. Когда наконец сообразили принести вина, герой был мертв, его великое сердце остановилось.

Эта маленькая трагедия не могла омрачить торжество целого города. Когда колонна гоплитов появилась в поле зрения, ее встретили бегущие по дороге дети. Все население Афин вышло оказать почести победителям. Повсюду были женщины, украсившие себя цветами, готовые целовать возвращающихся воинов. По такому случаю рабам был предоставлен свободный день, и даже чужаки-метеки оторвались от работы посмотреть на бронзовых героев, добывших такую великую победу.

Интересно, думал Ксантипп, сколько восторженного народа сбежалось с холмов, когда стало известно, что гоплиты победили. Он видел поток людей и повозок, покидающих город, когда распространилась весть о высадке персов. Многие еще уходили, не подозревая, что воины Афин остановили вторжение и устранили угрозу.

Он проснулся рано, окоченев так, что не сразу смог сесть. Потом, несмотря на ощущения в теле, присоединился к молодым мужчинам в пробежках по берегу и простых упражнениях, чтобы размять ушибленные конечности. Удивительно, что, получив столько царапин и синяков, он ничего о них не помнил. Его грудь и правая рука были в ссадинах, а на бедрах виднелись странные отметины, как будто его царапали когтями. Ночь унесла из бухты половину тел, другие все еще покачивались на мелководье, придавленные тяжестью доспехов.

Запах становился сильнее, и Мильтиад заявил, что хоронить мертвых – работа не для гоплитов. Они свое дело сделали накануне. Рытьем могил, переписью оружия и ценностей могли заниматься сопровождающие и рабы, тащившие обозные тележки. Они-то бездельничали во время битвы.

Хотя с формальной точки зрения стратеги действительно утратили власть, предоставленную афинским собранием, видимость ее все еще сохранялась, по крайней мере, до тех пор, пока они не вернулись за стены города. Мильтиад и Фемистокл, в частности, казалось, ожидали от людей полного повиновения. С восходом солнца они были повсюду – отдавали приказы, наводили порядок среди тех, кто все еще не пришел в себя и не мог поверить, что остался в живых. Для подсчета погибших Мильтиад выбрал дюжину человек, чтобы они остались на берегу и завершили составление списков. Никто из видевших золотые обручи «бессмертных» не утверждал, что их следует бросить тут гнить. На песке лежали целые состояния, и было бы непросто остановить парней из города, которые пришли бы сюда, разбили лагерь и провели здесь несколько следующих дней, копаясь в земле в поисках колец и монет.

Также кто-то должен был наблюдать за морем, поскольку корабли могли вернуться за рабами. Греки и раньше теряли детей точно таким вот образом, и персидские суда не могли уйти слишком далеко. Никто не думал, что они осмелятся возвратиться, но кто знает, что у персов на уме? Странный они народ.

Колонна, вернувшаяся в Афины, уменьшилась почти на тысячу гоплитов. Около четырехсот из них все еще были живы, но из-за ран не могли идти. Их поножи, щиты и копья сложили на повозки вместе со снаряжением павших. Для шестисот погибших афинян эти вещи были самыми ценными предметами, которыми они обладали. Каждый был помечен фамильной печатью. Обычно их передавали племени и отдельным наследникам – для продажи или для гордой памяти.

Все это было позади, когда Ксантипп шел по солнечной улице рядом с Эпиклом. В такой день было просто приятно чувствовать тепло лучей на затылке и знать, что ты жив. Он спрашивал себя, сможет ли когда-нибудь снова почувствовать запах фенхеля, не вспомнив о битве.

Издалека донеслись приветственные звуки. Толпа, увидев воинов, зашумела, и это подняло ему настроение. Никогда раньше он не возвращался с поля сражения на виду почти у всего города. Воистину они стали марафономахами, как сказал Мильтиад. Людьми Марафона. Станет ли этот день определяющим в его жизни и всегда ли он будет доволен своей ролью в нем? Временами память петляет трудной дорожкой. Он уже знал, что вчерашний разговор с Мильтиадом будет давить на него еще долго. Время, проведенное на передовой, запомнилось яркими вспышками. Ксантипп помнил, что у него весь день пересыхало в горле. Части этого дня потеряли связь с целым, поэтому он не смог бы назвать точный порядок событий. Но подозрения в отношении Мильтиада были так же свежи и несомненны, как и накануне.

Горожане украсили Мильтиада венками из крокуса и амаранта, вечного темно-красного цветка, который никогда, и будучи высушенным, не блекнет. Архонта даже убедили нести густо усыпанную бутонами веточку. Зеленые виноградные лозы обвивали его правое плечо. Он гордо возглавлял колонну. Шедшие вместе с ним улыбались и махали руками; щиты висели за спиной, и герои могли обнять любого, кто осмеливался подскочить и поцеловать их.

Ксантипп старался не хмуриться, хотя и заметил, как Эпикл поглядывает на него искоса,