Врата Афин - Конн Иггульден

знает, понял Ксантипп. Фемистокл точно знает, что случилось, или, по крайней мере, подозревает. Возможно, он тоже видел, как толпа обожает Мильтиада, как люди тянутся к его рукам, просто чтобы хвастать потом, что они прикоснулись к нему. После такой победы этот человек был вне всякой критики. Что бы ни скрывалось за этим, такова была истина.

Мильтиада опустили на землю. Он шагнул вперед, хотя Ксантиппу показалось, что Фемистокл не был готов уступить дорогу. Тем не менее он сделал это с достоинством, возглавив возобновившиеся приветствия герою Марафона.

Архонт лучезарно улыбнулся, купаясь в одобрении. Однако он не позволил этому продолжаться слишком долго, предпочтя осторожность тщеславию и призвав к тишине.

Даже тогда ликующая толпа затихла не сразу. Ксантипп задавался вопросом, каково им было – ждать новостей вместе с рабами и иноземцами-метеками, не спать, чтобы услышать, какая армия идет в Афины – персидская или греческая. Такова была реальность – агония, которой он никогда не знал. Одни люди изменили мир, другие пережили это. Но он всегда будет выбирать свою судьбу, а не позволять другим выбирать за него! Это его право как мужчины – и гражданина Афин.

Он отбросил неуместные мысли, когда заговорил Мильтиад:

– Мне посчастливилось возглавить наше войско. Только мы и храбрецы Платеи откликнулись на наш призыв… Всего одиннадцать тысяч против врага, большего по численности в четыре или пять раз, против пращников, лучников и персидских «бессмертных» – лучших солдат их империи. Против военных экипажей и суровых рабов-гребцов. Против их царя, наблюдавшего за нами. День прошел. Это уже воспоминание. Но мы, марафономахи, знаем единственно важную истину. В тот час нас было достаточно. Для победы.

Тишина длилась целую минуту, пока толпа смотрела на него почти с благоговением, – а затем взорвалась еще раз. Зазвучали барабаны и флейты, и мелодия, смешиваясь с шумом толпы, заставляла сердце Ксантиппа учащенно биться – звуки сражения были еще свежи в его памяти.

Мильтиаду пришлось долго ждать, прежде чем заговорить снова.

– Некоторые из вас, возможно, слышали, что великого царя сопровождал Гиппий, предатель и тиран Афин.

Флейты стихли с пронзительным воплем при этих словах. По толпе пронесся изумленный ропот. Ксантипп тоже навострил уши, обменявшись взглядом с Эпиклом, стоявшим у него за плечом. Они все знали это имя. Гиппий был изгнан из города много лет назад, после попытки свергнуть реформы, давшие народу собрание. За городом еще остался долг спартанцам, которые вошли в Афины и, окружив сторонников Гиппия на Акрополе, вынудили его убраться.

Ксантипп хорошо помнил тот день, хотя ему было всего восемнадцать лет. Спартанцы, конечно, хотели остаться, заявив некоторые права на освобожденный ими город, хотя их и пригласили в качестве гостей. Известие об этом разлетелось само собой, и улицы внезапно заполнились афинской молодежью, которая вилась возле спартанцев. Возможно, людям в тот день стало стыдно за свою неспособность противостоять тирану и его солдатам. Это не имело значения. В конце концов они нашли в себе мужество. Ими больше никогда не будут править тираны! Даже спартанцы поняли, что сопротивление слишком велико. Они оказались в роли волков, столкнувшихся с вооруженными овцами. Именно в тот день Ксантипп подумал, что демократия действительно может выжить. До того дня он и представить не мог, что так много людей настроены не менее решительно, чем он. И если их так много, тех, кто готов умереть за демократию, если они дорожат ею больше, чем жизнью, возможно, она и впрямь того стоит.

Ксантипп нахмурился. Он ничего не слышал о Гиппии во время битвы, не видел ни его знамен, ни каких-либо греческих щитов в персидских рядах. Как мог узнать об этом Мильтиад? Конечно, были пленные и были допросы. Некоторых пытали, прежде чем убить. Возможно, они рассказали Мильтиаду больше, чем он открыл прошлой ночью. Но подозрение вспыхнуло.

– Перед битвой, – продолжил Мильтиад, – я получил известие, что Гиппий вернется из дворцов в Персии, чтобы сопровождать великого царя. Предатель всей Греции, помогающий нашим врагам.

Мильтиад сделал паузу, и по толпе снова прокатился ропот. В этом ропоте звучал гнев, и если бы Гиппий оказался вдруг перед ними, его наверняка разорвали бы на части.

– Большая часть их флота уцелела вместе с конницей и тысячами солдат. Они по-прежнему представляют для нас угрозу – и Гиппий среди них. Поэтому я не прошу у вас венка победителя за вчерашний день, ни для меня, ни для людей, которые одержали победу. Мы знаем, что мы сделали, и мы знаем, что этого было достаточно. Все, о чем я прошу, – это дать мне флот, чтобы выследить выживших персов и найти Гиппия, где бы он ни скрывался. Это если собрание проголосует сегодня за то, чтобы разрешить мне построить корабли и набрать людей для экипажей, а также выделить серебро из нашей казны для оплаты их услуг. Если вы сможете это сделать, я верну еще большую сумму персидским серебром и отомщу Гиппию, что следовало сделать уже давно.

Когда толпа снова взорвалась, Эпикл наклонился так, что его губы почти коснулись уха Ксантиппа.

– По крайней мере, какое-то время его не будет в Афинах. А если боги пожелают, мы можем никогда больше его не увидеть.

Ксантипп кивнул, наблюдая, как Мильтиада снова подняли на плечи его друзья и сторонники. Ксантипп не сомневался, что этот человек умышленно сдерживал их фланг, не позволяя вступить в сражение с персами. Если бы он преуспел, люди, которые приветствовали его сейчас, плакали бы в цепях в тот же день, купленные и проданные на рабских рынках. Не важно, что Мильтиад потерпел неудачу, важно только то, что он не был наказан за свою попытку. В этом была несправедливость, и это жгло Ксантиппа изнутри.

– Я домой, – сказал Ксантипп Эпиклу, повторив это громче, когда друг приложил руку к уху и посмотрел непонимающе. – Домой в Холаргос.

Эпикл кивнул. Он знал, что друг терпеть не может толпу. Долг удержал его здесь, чтобы услышать речи Мильтиада и Фемистокла. Но людское внимание утомляло его.

Ксантипп и Эпикл подождали ровно столько, чтобы поднять руки при публичном голосовании, хотя Ксантипп мог бы воздержаться.

Эпикл похлопал его по локтю и сказал на ухо:

– Никогда не позволяй оленю увидеть твой лук.

Ксантипп глубоко и медленно вздохнул и поднял руку вместе с остальными, чтобы их сосчитали. Мильтиад заметил это, всмотрелся. Среди всех остальных он, казалось, в этот момент обратил внимание именно на Ксантиппа. Этот человек почти ничего не упустил, взирая на людей, которых мог предать, и в его глазах блестели слезы.