Золото мертвых - Александр Прозоров

Здесь вообще все протоки напоминали один сплошной причал — со стоящими неподалеку амбарами для товаров, с толстыми сходнями, дожидающимися весны возле крепких причальных быков. Примерно половина мест была уже занята: вмерзшие в лед корабли спали, вспоминая летние походы, бесконечные реки и морские шторма. Суденышки помельче были вытащены от греха на берег и, перевернутые брюхом кверху, отдыхали, напоминая затаившихся доисторических ящеров с выпирающими из спины толстыми хребтами.

Корабельная слобода располагалась на восточной стороне, по берегам и каналам Вишеры. Сама река еще была покрыта льдом, но работа у мастеров вовсю кипела. Поскидывав душегрейки на груды белых, едко пахнущих опилок, в подпоясанных веревками полотняных рубахах и таких же легких штанах, они стучали молотками, вырезали что-то топорами и стамесками, распаривали в длинных лотках доски, чтобы потом по месту изогнуть их на ребрах корпуса, нашивали палубы. Наверху еще только вставляли в пазы поперечные балки, просвечивало солнце сквозь будущие надстройки — а внизу вертлявые мальчишки уже смолили днище, макая в котлы с булькающим желтым варевом вместо кисточек длинные мочала.

Полусонный Лучемир, почуяв знакомые запахи, встрепенулся, сполз с седла, зачем-то снял шапку, сунул ее за пазуху и засеменил к судну, прищурившись и выставив вперед голову.

— Кто тут хозяин? — громко поинтересовался Василий Ярославович. — Это купца Ильи, сына Рассохина, мастерская?

— Она самая, — остановившись, отер лоб один из мастеров. — Кликнуть хозяина али так любопытствуете?

— Сказывали, ушкуи у него на продажу имеются?

— Как же, боярин, есть корабли. Вот этот ушкуй, мыслю, аккурат к половодью закончим. А вон слева, за навесом с досками, там ужо мачту подымают, оснастку натягивают. Почитай, хоть завтра спускать можно, коли вода будет.

— Не бери, княже, этой поделки, — неожиданно хлопнул по борту Лучемир. — Гнилое корыто, не станет оно долго ходить.

— Да ты чего несешь, старый пень! — в голос возмутились мастера, трое из которых, отложив работу, попрыгали с бортов вниз. — Как это ходить не станет! Работа чистая, никаких огрехов! А ну, иди отсюда, пердун хромой!

— Звияга, коней прими. — Андрей спешился и зашагал к старику, остро жалея, что не прихватил сабли. С тремя ремесленниками кистенем и ножами он еще управится, но коли остальные на выручку кинутся — забьют вместе с дедом. Пахом и боярин, считай, тоже безоружные, не помогут.

Между тем вид у корабельщиков был очень даже серьезный.

— Ты чего работу хаешь, нищета юродивая?! Ты хоть лодку простую сам сшивал?

— Я и яйца ни одного не снес, — хмыкнул старик, приглаживая пятерней белые волосы, — однако же свежее от тухлого отличаю на раз. Гляньте, доски у вас не пиленые, а рубленые. Оттого и стыков ни одного плотного быть не может. Древесина недосушенная и в смоле не варена, сверху по сырому мажете. Нечто такая в воде не загниет?

— Да ты чего несешь, хрыч старый?! Нечто зимнюю древесину сушат? Она и так сухая, как солома весной! И доски у нас отменные, от артели пильщиков Дубовицких — слыхал про таких?

— А что мне Дубовицкие ваши, коли доски рубленые? Нечто я такого и не увижу. А дерево, хоть бы и зимнее, а сезон вылежать должно. Иначе просмолки не примет. Как же ты сырое намочишь? Вымачивать токмо сухое можно. Оттого и мажете вы, что доски не мочатся, да?

— Чего там мочить, деревенщина?! — Мастера раскраснелись, словно в жаркий полдень, и размахивали молотками и топорами, однако кормчего пока не били. — Нечто ты топить его собрался — со всех сторон смолить? На дне тебе ни одна смола не поможет! И внахлест доски идут, внахлест, сам смотри! Почто тебе края щупать?

— Смола до сердцевины дерево пропитать должна, до сердцевины… — продолжал гнуть свое Лучемир. — Коли со всех сторон смола, то и бояться нечего. А ну, черпнем воды в море? И чего, через год до дыр днище прогниет?

— Коли на таком судне моря черпнешь, тебе не о днище, а о душе думать придется. То же тебе не чалка, то ушкуй морской, кикимора ты бестолковая. Тут, коли трюмы заливает, стало быть, совсем беда, поломали волны.

Боярин кашлянул, качнул головой в сторону ворот. Дескать, забери его, Андрей, пока совсем старый с хозяевами не рассорил, и князь обнял седого кормчего за плечи:

— Это хорошо, Лучемир. Я вижу, ты в своем деле дока.

— Нельзя на этой недоделке плавать, княже, — повернулся к нему холоп. — Никак нельзя. Я на нее и ногой не ступлю, Юрий Семенович, так и знай. Что хошь со мной делай, а не ступлю! Это ж утопиться проще.

— Я не князь Друцкий, я князь Андрей, — напомнил Зверев.

— Ась? — Лучемир откинул голову и прищурился изо всех сил.

— Да он еще и слепой! — с радостью расхохотались мастера.

— Идем… — Андрей повел кормчего к воротам. Звияга двинулся следом, ведя в поводу лошадей.

— Да что же это творится, княже! — продолжал возмущаться на улице Лучемир. — Совсем молодежь обленилась, работать не хочет, правил дедовских не блюдет.

— А может быть, это новые технологии такие, — предположил Зверев. — Более совершенная смесь, специальные присадки. Благодаря им дерево быстрее пропитывается, и его нигде варить не нужно.

— Скажешь тоже, Юрий Семенович, — не поверил старик. — Нечто можно зелье придумать, чтобы лучше дедовского, не один век проверенного, было?

— Я не Юрий Семенович, я князь Андрей Сакульский, — покачал головой Зверев. — Неужели не помнишь, что тебе князь Друцкий в усадьбе сказывал? До того, как сюда мы поехали?

— А как же, княже, помню! — обиделся Лучемир. — Сказывал, что новому князю послужить надобно, пока он на ноги не встал. Я хоть и не мальчик, а памятью не обижен, все до последнего словечка за всю жизнь помню.

Из ворот выехал Василий Ярославович, натянул поводья:

— Девятнадцать гривен. Правда, я не торговался.

— Девятнадцать… — Андрей прикрыл глаза, мысленно пересчитывая талеры в рубли. Первая валюта — это двадцать восемь граммов серебра, вторая — двести четыре грамма.[15]Значит, девятнадцать на двести — это чуть меньше четырех кило. Разделить на тридцать — около ста двадцати талеров.

— Сто сорок талеров, — выдал свой вариант Василий Ярославович.

— Я на это корыто не сяду! — упрямо повторил Лучемир. — Оно потонет в первом же шторме. Али года через три, коли токмо по рекам плавать.

— Здесь, почитай, вся улица корабли сшивает, — сказал боярин. — Отчего бы и к соседям не заглянуть? Может, еще у кого ушкуй готовый окажется. Опосля можно выше по течению, в другую слободу смотаться. Али за Волхов, на Веряшку поскакать. Там еще слобода корабельщиков появилась.