Золото мертвых - Александр Прозоров

— Деда, прямо пошли, — облизнувшись, сообщил Риус.

— Сам знаю, — ответил кормчий и повел веслом, удерживаясь на стремнине.

Через два часа ушкуй выбрался на просторы Ильменя и двинулся более резво. На взгляд Андрея — широким шагом, километров десять в час. Волн почти не было, а потому и лошади стояли смирно, и пассажиров не укачивало. Неведомо, каким таким чувством руководствовался Лучемир, но до сумерек он смог вывести судно точно к устью Ловати и пошел вверх по течению. Рыжеволосый ученик тут же занял место рядом с кормчим, предупреждая о препятствиях, но помощь его почти не потребовалась: начиналось половодье, и ширина реки с пары сотен саженей увеличилась почти до двух верст. Течение тоже ослабло, и ветер легко толкал путников все вверх и вверх к родной усадьбе.

Ночь они все же простояли на якоре, но рано утром — Андрей еще и не проснулся, — опять тронулись в дорогу. Шли весь день, ночь, и снова день — Лучемир боялся потерять попутный ветер, — и поздним вечером ушкуй навалился бортом на один из глубоко осевших в реку причалов Великих Лук. Холопы принялись разгружать корабль, а боярин подошел к князю Сакульскому:

— Ну, сынок, вот и настало твое время. Теперь ты сам.

Василий Ярославович перекрестил сына, порывисто обнял, снова перекрестил:

— Все, мой князь. После Покрова жду вестей. Все…

Он решительно сбежал по трапу и пошел к городу, больше уже не оглядываясь. Андрей ощутил в горле щекочущий комок. Ему стало так тоскливо, словно он расставался с родным отцом. На ляхов в копейный удар ходил — и то такого отчаяния не чувствовал.

— Отчаливай, — приказал Зверев, едва последние сани поднялись из трюма.

— Ночь уже, княже, — осторожно напомнил Левший. — Наскочить в темноте на кого можно. Али на сваю. Город все же. За причал не плочено.

— Отец разберется. Отчаливай. На якоре переночуем.

— Снимай концы, подтягивай. Риус, Васька, под ноги глядите, под борт не провалитесь. Отчалили, княже. Теперича что?

— Спускайтесь на полверсты и бросайте якорь. Завтра трогаемся к Ладоге.

Андрей пошел в каюту, к мирно спящей жене. Для него оставленный причал тоже означал: все. Теперь ему придется жить самому.

— Хорошо-то как, любый… — Андрей проснулся от прикосновения руки к своей ноге немного выше колена. — Водичка журчит, перина покачивается, никто не тревожит, тишина. Так бы и жила здесь все время.

— Замерзнем зимой, — повернулся к ней Зверев и поцеловал в глаза. — Опять же, горячего не поесть. Где тут готовить, на корабле?

— Я бы и вовсе не ела, Андрюша, лишь бы тебя завсегда рядышком с собою ощущать. — Полина откинулась на спину и стянула с себя ночную рубашку.

Все же в раннем браке, пусть и по расчету, есть свои плюсы. Женщина всегда рядом, только руку протяни. Посему мысли не о том крутятся, кого бы на вечер подцепить да где бы с кем познакомиться, а больше о делах серьезных, настоящих.

Через полчаса, одевшись, князь вышел на палубу, огляделся по сторонам, на мелькающие справа и слева кусты, растущие прямо из реки. Воды тихой Ловати тянулись далеко-далеко в стороны — и Андрей не сразу сообразил, что видит не кустарник, а макушки залитых половодьем деревьев. Весна.

Левший, вытянув покалеченную ногу, полусидел на бухте каната, подставив лицо теплым солнечным лучам. Косой Васька пристроился на ступеньках кормовой лесенки. Лучемир, естественно, стоял у руля, а рыжий Риус, привалившись к борту, время от времени предупреждал его о возникающих препятствиях: о топляках, о выглядывающих из глубины деревьях, о холмах, превратившихся в отмели.

— Он чего, совсем ничего не видит? — тихо поинтересовался Зверев.

— А кто его знает, — вяло ответил Левший. — Иногда в дверь распахнутую войти не может, а порой берег за горизонтом замечает.

— А шапку снять?

— Ой, прости, княже, — подпрыгнул холоп, но встать из-за покалеченной ноги быстро не смог. — Не слышал, как дверь открылась.

Васька же, глядя куда-то хозяину за плечо, скинул войлочный, похожий на пилотку, «пирожок».

— Ладно, лежи, — разрешил увечному Зверев. — Нет у меня ныне настроения гневаться. Девки где?

— В гамаках качаются, княже. Госпожа не зовет, они и рады бока отлеживать.

— А Пахом, Звияга, Тришка?

— Тоже отдыхают. Им ведь корабельные дела ни к чему, паруса ставить не умеют. Опять же, Лучемир покамест велел токмо передний оставить, косой. Супротив ветра вправо и влево виляет.

— Что, Тришка тоже не корабельный человек? — не понял Андрей.

— Тришка… — Холоп закашлялся. — Тришка в Новгороде… Ну, как боярин после похода пива всем дозволил, ну, он и пил все время, пока вы делами насущными занимались. Как отплывали, батюшка ваш повелел в трюм его бросить, дабы проспался и протрезвел. Однако же, как его отпустили, он опять пьяным напился где-то. Уж не ведаю, где смог. Видать, средь добра что-то припрятано. Его опять в трюм спустили. А вчерась, как разгружать сани начали, он выбрался и поутру опять лыка не вязал. Мы его снова в трюм столкнули, дабы в людской не накуролесил.

Ну вот, теперь Андрею стало ясно все до конца. Нормального человека Друцкий, естественно, дать не мог. Единственный не малолетний, не увечный, не кривой и не слепой из подаренных им холопов оказался запойным алкашом.

— Чего прикажешь, Андрей Васильевич? Достать?

Зверев пожал плечами. Среди колдовских припасов и лекарственных зелий, подаренных ему в дорогу мудрым Лютобором, ничего протрезвляющего не было. А угля на корабле не достать — печей тут не предполагалось.

— Оставь, пусть проспится, — махнул он рукой. — Как похмельем отмучится, может, и соображать начнет. А куда, кстати, правят наши седой и рыжий?

— Ты же намедни к Ладоге велел идти, Андрей Васильевич, — напомнил Левший. — Туда и идем.

— Я знаю, — кивнул князь Сакульский. — Токмо Ладога есть город, а есть озеро.

— Риус! — крикнул холоп. — Ты чего деду сказал? Куда плывем?

— Чего? — глянул вниз, на палубу, мальчишка и, увидев хозяина, тут же поклонился: — Доброго тебе здоровья, княже. Как спалось? Не укачал дед своими виляниями?

— Ничего, все лучше, чем на санях по кочкам прыгать. Скажи деду, пусть к Запорожскому правит, в мое княжество. Он должен знать, наверняка с князем Друцким туда ходил.

— Да я не глухой, Юрий Семенович, сам все слышу, — отозвался кормчий. — Доброго тебе утра.

— Андрей я, Андрей! Князь Андрей Васильевич Сакульский, урожденный боярин Лисьин. Ты чего, до сих пор не понял, кому служишь?

— Понял я все, Юрий Семенович, понял. В Запорожское плывем, через озеро к Вуоксе.

Мальчишки фыркнули и кинулись к заднему борту — чтобы хозяин не увидел. Левший удрать не мог, а потому старательно пытался сдержать смех.