Батальон смерти - Мария Бочкарева

Командир вызвал своего ординарца и распорядился выдать мне солдатскую форму. Я получила два комплекта нижнего белья из грубого полотна, две пары обмоток, шайку для стирки, пару сапог, пару штанов, ремень, гимнастерку, пару погон, папаху с эмблемой, два подсумка для патронов и винтовку. Волосы мои остригли машинкой.

Когда я появилась в военной форме как рядовой солдат 4-й роты 5-го полка, раздался взрыв хохота. Я была смущена и чувствовала неловкость оттого, что просто не могла узнать себя. Новость о женщине-новобранце распространилась в казармах еще до моего прибытия. А когда я появилась там, веселью и смеху не было конца. Молодые новобранцы, окружив со всех сторон, с недоверием рассматривали меня, а иные не могли удовлетвориться только разглядыванием: уж таким редким дивом была я для них. Они хотели убедиться, что глаза не обманывают их, и начали щипать меня, толкать и задевать плечом.

– Да идите вы, вовсе никакая это не баба, – заметил один из них.

– Да нет же, баба, – сказал другой, ущипнув меня.

– Она шарахнется от первой же германской пули, как черт от ладана, – пошутил третий, вызвав этим взрыв смеха.

– Мы ей тут поддадим такого жару, что она убежит, еще не доехав до фронта, – пригрозил мне четвертый.

В этот момент подошел командир роты, и хлопцы разбежались. Мне разрешили сходить домой и отнести вещи, прежде чем окончательно обосноваться в казарме. Командир приказал также научить меня отдавать честь. По дороге домой я таким манером салютовала каждому человеку в военной форме. Открыв дверь квартиры, я остановилась на пороге. Мама меня не узнала.

– Мария Леонтьевна Бочкарева дома? – спросила я резким тоном, по-военному.

Мама приняла меня за посыльного из штаба и ответила:

– Нет.

Тут я бросилась ей на шею.

– Пресвятая Дева, спаси меня! – воскликнула она.

Начались причитания, полились слезы. Вскоре пришел отец с маленькой сестренкой. У матери случилась истерика. В первый раз в жизни я увидела, как плачет отец, и все они снова заставляли меня отказаться от безумной идеи служить в армии. Чтобы помочь отговорить меня от моих намерений, пригласили хозяйку дома и старую добрую Настасью Леонтьевну.

– Подумай, что могут сделать мужики с одинокой женщиной, оказавшейся среди них, – доказывали они. – Ну конечно, они сделают из тебя проститутку. Потом тайно убьют, и никто даже не найдет твоих следов. Вон совсем недавно у полотна чугунки нашли тело женщины, которую вышвырнули из военного эшелона. Ты же всегда была такая благоразумная девушка. Что же это на тебя нашло? А что станет с твоими родителями? Они уже старые и слабые, а ты их единственная надежда. Они часто говорили, что вот, мол, когда Маруся вернется, они смогут провести остаток своей жизни в мире и спокойствии. А теперь ты и вовсе сокращаешь их дни, огорчаешь и толкаешь к могиле.

На какое-то мгновение я заколебалась. В моей душе опять возобновилась ожесточенная борьба между двумя стихиями, двумя путями. Но я осталась при своем решении, глухая ко всем уговорам. Тогда мама сильно разгневалась и закричала во весь голос:

– Ты больше мне не дочь! Ты не посчиталась с любовью матери!

С тяжелым сердцем ушла я из дома, направляясь в казармы. Командир роты не ожидал, что я вернусь так скоро. Пришлось объяснить, почему я не смогла переночевать дома. Тогда он показал мне мое место на общих нарах, приказав солдатам мне не досаждать. Справа и слева от меня были солдаты, и мне навсегда запомнилась эта первая ночь в обществе мужчин. Я ни на минуту не сомкнула глаз в продолжение всей ночи.

Разумеется, солдатам было в диковинку такое явление, и они решили, что перед ними женщина свободного поведения, которая пробралась в солдатский строй, чтобы заниматься своим запретным ремеслом. Поэтому мне приходилось постоянно отбиваться от приставаний со всех сторон. Не успела я сомкнуть глаза, как обнаружила руку соседа слева, обвившуюся вокруг моей шеи, и резко отшвырнула ее. Но, следя за его движениями, не заметила, как сосед справа продвинулся ко мне слишком близко, и тогда я со злостью сильно пихнула его в бок. Всю ночь напролет нервы мои были напряжены, а кулаки не знали отдыха. К рассвету я так устала, что чуть не заснула, но тут же обнаружила чью-то руку на своей груди, и, прежде чем тот сумел осознать мои намерения, я треснула его по роже. Я продолжала раздавать тумаки до тех пор, пока в пять часов утра не зазвонил колокол, возвестивший подъем.

На то, чтобы одеться и умыться, отводилось десять минут, и любое опоздание строго наказывалось. С исходом десяти минут солдаты становились в строй для проверки чистоты рук, ушей и правильной накрутки обмоток. Я так торопилась уложиться в срок, что надела шаровары шиворот-навыворот, вызвав тем самым настоящую бурю веселья и дикие приступы смеха.

День начался с молитвы за царя и Отечество, вслед за тем каждый из нас получил свой дневной рацион – два с половиной фунта хлеба и несколько кусочков сахару, которые раздавали взводные командиры. В каждой роте было по четыре взвода. Завтрак состоял из хлеба и чая и продолжался полчаса.

В столовой я получила возможность познакомиться с несколькими более или менее симпатичными солдатами. В моей роте было десять добровольцев, и все из студентов. После еды состоялась перекличка. Дойдя до меня в списке, офицер выкрикнул:

– Бочкарева!

– Есть, – ответила я.

Затем нас повели на занятия, поскольку весь полк был сформирован лишь три дня назад. Первое правило, которое офицер-инструктор старался донести до нас, состояло в том, чтобы быть внимательными и следить за его движениями и действиями. Не все новобранцы проделывали это легко. Я молилась Богу, прося Его помочь мне в усвоении солдатских обязанностей.

Нормальные отношения с солдатами устанавливались у меня довольно медленно. Первые несколько дней я была для нашего ротного командира такой помехой, что он уже хотел было просить меня подать рапорт об отчислении. Несколько раз он прямо дал мне это понять, но я продолжала упорно делать свое дело и ни разу не пожаловалась на те приставания, которые терпела от мужиков. Постепенно я добилась их уважения и доверительного отношения. Небольшая группа студентов-добровольцев постоянно заступалась за меня. Так как русские солдаты называют друг друга сокращенными именами или прозвищами, то один из первых вопросов, поставленных передо мной друзьями, был о том, каким именем я хотела бы назваться.

– Зовите меня Яшкой, – сказала я, и это имя навсегда прилипло ко мне и не раз спасало мою жизнь.

Имя очень много значит для человека, а Яшка оказалось таким именем, которое нравилось солдатам и всегда служило мне на пользу. Со временем оно стало любимым именем в полку, но прежде я выдержала много новых испытаний и для солдат превратилась из женщины в товарища.

Я хорошо все усваивала и научилась чуть ли не предвосхищать команды офицера-инструктора. Когда заканчивались дневные занятия и солдаты собирались группками провести часок-другой за игрой или разговорами, меня всегда звали принять в этом участие. Я полюбила солдат, этих добродушных парней, и с удовольствием делила с ними их радости. Группа, к которой примыкала Яшка, как правило, оказывалась самой знаменитой в казарме, и достаточно было добиться моего участия в какой-нибудь затее, чтобы она стала удачной.