А если это любовь? - Юлия Резник

– Рядом со мной Шанель. И она утверждает, что согласна на твое последнее предложение.

– Ах, последнее, – Родион подхватил споткнувшегося сына и весело ему подмигнул. – Напомнишь, о какой сумме шла речь?

Ему показалось, что он слышит, как у Бэллы скрипнули зубы.

– О тридцати тысячах долларов США.

– Даю пять…

– Это грабёж!

– … за неделю сопровождения, – закончил Мурадов. Этой суммы Дарине было более чем достаточно, чтобы оплатить родительские долги. А ему достаточно семи дней, чтобы ей наиграться.

– Ты охренел?! Да сам ты работай за эти копейки.

– Не устраивает? Ну, что ж. Это мое окончательное предложение. Позвони, если оно заинтересует Дарину.

Он знал… Знал, что заинтересует. Иначе и быть не могло. Хотя если на нее найдется другой клиент… Мурадов резко остановился, удивляясь, почему эта мысль не пришла к нему в голову раньше. Сжал кулаки, решая, чего он хочет больше. Её… или что-то ей доказать? Зажатый в ладони телефон обжигал руку.

– Папа, папа! Смотли, как я могу!

– Сначала шапку поправь. Не то опять в уши надует.

Левка послушно натянул шапку. Получилось, что на глаза, а не на уши. Родион усмехнулся и присел, чтобы поправить это все безобразие. А выпрямившись, все же настрочил: «Не спеши продавать девчонку другим. При необходимости я заплачу больше». Да только не успел отправить. Потому что прежде сам получил короткое сообщение от Бэллы: «Она согласна».

Первым делом Дарина съездила к родителям. Не желая видеть отца, подкараулила мать на пороге школы, схватила за шкирку и потащила в единственное в их поселке отделение банка.

– Деньги я дам. Заплатишь сама. Возьмешь справку об отсутствии долга, – проинструктировала на подходе. Мама послушно кивала и то широко по-настоящему счастливо улыбалась, то беспокойно касалась лихорадочно горящих щек, приговаривая:

– Не дело это – у детей деньги брать. Не дело…

– Ничего, мам. Проехали. Только в следующий раз, я тебя умоляю, сама плати, хорошо? Не поручай ты этого ему! Ты же знаешь, какой он мудак!

– Дарина! Так нельзя об отце, – мать остановилась. Трогательная, хрупкая, совсем еще молодая, она потупилась, как ребенок, наверняка осознавая, что виновата, но в то же время… – Это просто болезнь. Болезнь…

Дарина едва не до крови закусила губу, понимая, что спорить с матерью бесполезно. Резко кивнула.

– Окей. Болезнь. Но ты ведь осознаешь, что он болен, правда? Зачем тогда даешь ему деньги?

– Папа очень тяжело переживает, что пока не может обеспечивать семью сам.

Дарина допускала такую мысль. Да только если бы он не пил, без работы бы не остался. Парадокс заключался в том, что трезвым ее отец всегда неплохо вертелся. Всю жизнь отпахав водилой, он то поднимался – покупая и ставя на маршрут пару газелек, то вновь все терял. А с годами ситуация только усугубилась.

– И пестуя его самолюбие, ты подвергаешь своих детей вполне реальной возможности быть выселенными из собственного дома?

Мать резко остановилась. Вцепилась в наброшенный на плечо ремень сумки. Наверняка тяжелой, с несколькими партиями тетрадок. Трогательным растерянным жестом завела за ухо упавшие на лицо пряди.

– Я плохая мать, правда? Ни с чем не справляюсь…

Ох, уж эта извечная манипуляция! Дарина сделала еще один глубокий вдох. Коснулась руки матери ладонью и ободряюще сжала.

– Нет, мам. Нет… Просто с долгами рассчитывайся сама. На него не полагайся.

– Ты его даже отцом не зовешь… Он… Его… И так постоянно.

– Послушай, у меня не так много времени. Пойдем. Там еще очередь может быть… – резко сменила тему Дарина.  Объяснять матери, почему у нее язык не поворачивается звать отца отцом, ей сейчас совсем не хотелось.

К счастью, очереди в отделении не было. Справились достаточно быстро. За деньги Мурадова они не только закрыли набежавший долг, но и внесли плату наперед за пару месяцев. Пару месяцев свободы, когда ей точно не придется волноваться, что и как.

Мурадов… Она о нем вспоминала. А ведь поначалу думала, что забудет все случившееся, как страшный сон. Но не получалось. Хотя начался учебный год, и закрутило так, что иной раз на небо посмотреть было некогда. Дарина бежала с пар на работу, с работы – на пары, и света белого не видела. Может, всему виной была погода – дождливая и мрачная, но она никак не могла войти в колею. Времени на сон катастрофически не хватало. Дарина заливалась литрами дерьмового кофе, в надежде продержаться на нем. И курила. Больше обычного. В курилке в голову начинались лезть всякие глупые мысли… Глядя на шикарных постояльцев гостиницы, снующих по двору, Дарина думала о том, что Бэлла ошиблась. Ни черта он ей не заинтересовался! Прошла неделя, и никаких предложений от Родиона. Он забыл ее. Очень быстро забыл, как она и думала. Ничего другого от таких мужиков ждать не приходилось. Это для нее он – что-то из ряда вон. А она для него – так, шлюха. Одна из череды многих. Странно, что Бэлла этого не понимала. Но еще более странным было то, что эти мысли вызывали в Дарине странную горечь.

Бэллу она старательно избегала. Это было легко, теперь, когда начался учебный год, Дарина могла брать лишь ночные смены. В то время как у давнишних постояльцев убирались днем. Впрочем, когда она понадобилась Бэлле, та разыскала ее в два счета. Дарина как раз прибралась в одном из номеров неподалеку от номера Бэллы, когда та ее окликнула:

– Шанель!

– Да? – дежурно улыбнулась Дарина, стараясь не показать охватившего ее вдруг смятения. – У вас нужно убраться? Я кого-нибудь пришлю, потому как моя смена закан…

– У меня есть для тебя работа. Клиент и тариф тот же, – не дала ей договорить. Сердце, которое и без того зачастило, стоило только увидеть Бэллу, подпрыгнуло. Замерло где-то в горле и затарахтело, как ненормальное.

– Мне это предложение неинтересно. Извините.

Дарина отвела взгляд, вцепилась в тележку так, что пальцы побелели, и, толкнув ту вперед, уверенно зашагала прочь. Она догадывалась, что отказаться будет трудно, но даже и близко не представляла, насколько. Ее просто не несли вперед ноги. Будто даже ее организм, работающий эту неделю на пределе своих возможностей, взбунтовался. То ли от нечеловеческой усталости, что в ней скопилась, то ли от недосыпа… Искушение согласиться было чудовищным. Забыть об этих тряпках, стандартах уборки и дезинфекции! О придирках начальства, несправедливых штрафах и урезанной зарплате. О недосыпе, да. Об усталости, выворачивающей жилы усталости. Той усталости, что превращает свободную личность в странное существо, единственное желание которого – выжить. Забыть об унижениях нищеты…

Дарина свернула за угол, остановилась в холле с лифтами. Прислонилась лбом к мраморной поверхности и глубоко вдохнула, запрещая себе фантазировать о том, как это могло быть.