Три Лжедмитрия - Руслан Скрынников

Соглашение в Кракове определило всю дальнейшую судьбу Марины Мнишек. По возвращении в Самбор Мнишек без помех довел дело до конца. Под страхом проклятия Лжедмитрий обязался жениться на панне Марине. «А не женюсь, — значилось в его записи от 15 (25) мая 1604 г., — яз проклятство на себя даю». Условия брачного контракта сводились к следующему. Самозванец обязался выплатить Мнишеку миллион польских злотых из московской казны на уплату долгов и переезд в Москву. Марина в качестве царицы должна была получить на правах удельного княжества Новгородскую и Псковскую земли с думными людьми, дворянами, духовенством, с пригородами и селами, со всеми доходами. Самозванец торжественно обещал Мнишекам, что Новгород и Псков фактически будут выведены из-под управления Москвы. «А мне (царю. — Р.С.), — значилось в документе, — в тех обоих государствах, в Новгороде и во Пскове, ничем не владети и в них ни во что не вступаться». Удел закреплялся за Мариной «в веки». Царица получала право «приказати наместником своим (читай: родне. — Р.С.) владети ими (Новгородом и Псковом. — Р.С.) и судити», давать поместья и вотчины своим служилым людям с правом купли и продажи земли, строить католические монастыри и костелы, самой без помех исповедовать католическую веру.

В том, что касалось религии, набожные Мнишеки поставили беглому монаху самые строгие условия. Он должен был обратить все православное царство Московское в католическую веру за год. В случае несоблюдения срока Мнишек и его дочь получали право «развестися» с «царем», разумеется, сохранив при этом все земельные пожалования. Сандомирский воевода милостиво соглашался подождать обращения Московии в истинную веру «до другого году», но никак не позже. Таково содержание удивительного брачного контракта, подписанного самозванцем в Самборе 15 мая 1604 г. Осуществление контракта привело бы к расчленению России. Однако интересы собственного народа и государства мало заботили авантюриста. Подобно азартному игроку, он думал лишь о ближайшей выгоде.

Будучи в Самборе, чернец стал именовать себя так: «Мы, Дмитрей Иванович… царевич Великой Русии, Углетцкой, Дмитровский и иных князь от колена предков своих и всех государств Московских государь и дедич». В качестве удельного князя Угличского «царевич» не мог подписывать договоры о передаче Смоленска и других городов и земель полякам. Заключая трактаты с беглым монахом, Мнишек, естественно, признал за будущим зятем права законного государя всей «Великой Русии». При этом титул «царевич» не был заменен титулом «царь». Сигизмунд III именовал претендента «князь Московский», игнорируя царский титул. Это решало дело.

Еще осенью 1603 г. претендент сообщил своему покровителю князю Вишневецкому, что отец назначил ему «во владение Углич, Дмитров и Городец». Иван Грозный завещал возможному сыну от царицы Анны Колтовской обширное княжество с городами Углич, Малый Ярославец, Кашин и Верея. Дмитрий получил, по-видимому, не менее обширный удел. Но последнее завещание царя было уничтожено. Боярское правительство пренебрегло волей Грозного и передало царевичу один Углич, где вскоре водворился государев дьяк Битяговский. В 1603 г. Расстрига жил в имении Вишневецкого. Князья Вишневецкие доводились родней Ивану IV и были прекрасно осведомлены о делах московской династии. Не они ли подсказали Отрепьеву его удельный титул?

Благодаря своим способностям и обаянию Отрепьев сумел завоевать благорасположение монарха. Сигизмунд III на досуге занимался резьбой по камню. В знак особой милости он подарил «московскому царевичу» свой портрет, вырезанный собственноручно. Не позднее весны 1604 г. король заказал для своего протеже парадную утварь из серебра. На всех предметах сервиза были вырезаны московские гербы «молодого князя». По данным Посольского приказа, «вор» получил от монарха золотую цепь и несколько тысяч злотых.

После свидания с королем самозванец через своих покровителей заказал парадный портрет. Надпись к портрету была продиктована, по-видимому, им самим. Она гласила: «Дмитрий Иванович, великий князь Московии. 1604. В возрасте своем 23». Надпись доказывает, что Отрепьев не знал точного времени рождения Дмитрия Угличского, которому летом 1604 г. было бы менее 22.лет. Не указал ли самозванец в надписи к портрету собственный возраст?

На портрете изображен молодой человек с темными волосами и волевым лицом. Облик претендента несколько идеализирован по сравнению с гравированным портретом. Судя по сохранившимся словесным портретам и гравюрам, Отрепьев обладал характерной внешностью. Приземистый, гораздо ниже среднего роста, он был непропорционально широк в плечах, почти без талии, с короткой шеей. Руки его отличались редкой силой и имели неодинаковую длину. В чертах лица сквозили грубость и сила. Признаком мужества русские почитали бороду. На круглом лице Отрепьева не росли ни усы, ни борода. Волосы у него были светлые с рыжиной, нос напоминал башмак, подле носа росли две большие бородавки. Тяжелый взгляд маленьких глаз дополнял гнетущее впечатление.

Во время переговоров с королевскими чиновниками в Кракове Отрепьев выразил пожелание, чтобы король приставил к нему своего сенатора (Мнишека) и позволил продолжать военные приготовления — собирать казаков и добровольцев из числа польских подданных. Столкнувшись с противодействием сенаторов и сейма, Сигизмунд III не смог использовать королевскую армию для войны с дружественным соседним государством. Как писали польские хронисты, Юрий Мнишек, Константин Вишневецкий и другие паны собрали войско для самозванца «на свой счет». Однако мнение, будто армию Лжедмитрия снарядили на частные средства, не вполне точно. Ни Сигизмунд III, ни член сената Речи Посполитой Ю. Мнишек не были частными лицами, а прямая поддержка короля имела решающее значение для успеха авантюры. Король обещал «царевичу» 40 000 флоринов. Из них Отрепьев получил на руки немного. Основная сумма была получена Мнишеком в счет доходов с королевских имений, находившихся под управлением сенатора. Полученные деньги были употреблены на найм солдат в войско самозванца. Об этом русские дипломаты напомнили полякам после гибели Лжедмитрия.

Военные приготовления в Самборе и Львове приобрели широкий размах. Коронный гетман Ян Замойский потребовал у Мнишека объяснений, почему тот собирает солдат без ведома его, гетмана, как высшего воинского начальника, «чего никогда не бывало». Замойский строго предупредил сенатора, что его своевольные действия могут нанести большой ущерб Речи Посполитой.

Незаконные действия Мнишека компрометировали короля, что не могло не вызвать тревогу при дворе. Стремясь успокоить Сигизмунда III, Мнишек писал ему 4 (14) июня 1604 г.: «Я смиренно прошу ваше величество быть уверенным в том, что я выполняю свои планы с такими предосторожностями, как будто я никогда не нарушал свой долг».

Самборская казна была постоянно пуста, и Мнишек не мог выделить Отрепьеву даже той небольшой суммы, которую король пожаловал «царевичу» на содержание. Тем не менее сенатору удалось получить кое-какие ссуды, и он приступил к формированию наемной армии. К середине августа 1604 г. покровители самозванца собрали в окрестностях Львова некоторое количество конницы и пехоты. Под знамена самозванца слетались наемники, оставшиеся без дела после прекращения боевых действий в Ливонии. Среди тех, кто готов был служить московскому «царевичу», можно было встретить и ветеранов Батория, и всякий сброд — мародеров и висельников. Ставки на наемных солдат были в Европе на очень высоком уровне, и Мнишеку трудно было оплачивать услуги наемного воинства. Не получая денег, «рыцарство» принялось грабить львовских мещан. Дело дошло до убийств.