Триумф Времени и Бесчувствия - Владимир Сорокин

Жак. Извини… я просто устал. Устал ковыряться на этой чертовой крыше. Каждое утро. Каждое утро мы чистим крышу, чтобы этот чертов снег ее не обрушил. Бред! Проклятье! Я стер себе руки в кровь… У меня кровавые мозоли! Вот!

Ян (подсмеиваясь). А я не могу разогнуться. Я никогда в жизни не сбрасывал снег с крыш. Да еще в течение двадцати двух дней! Какой-то сибирский лагерь…

Петер. Архипелаг ГУЛАГ пришел в Европу. В молодости в экспедициях я много копал. Любил это занятие. Монголия, Египет. Песчаная почва. Я вам сто раз рассказывал про божественную окаменевшую Meganeura с размахом крыльев в полметра. Песок сохранил все! Песок – почти что снег, только горячий… (Ободряюще.) Все хорошо! Экспедиция продолжается, дамы и господа! Ян. Теперь будет легче, легче сбрасывать. Снег будет сам съезжать. Мы только слегка подтолкнем его, и он поедет вниз, вниз, вниз. Завтра попробуем добраться до остальных снегозадержателей.

Сильвия (обнимает Яна). Что вы видели?

Ян. К сожалению, ничего, кроме снега.

Наташа. Снег идет?

Ян. Снег идет.

Сильвия. Снег идет?

Петер. Снег идет.

Жак. Куда он, fucking, денется… (Устало смеется.) О, моя прекрасная нога… (Осматривает свою ногу.) Надеюсь, что ты дождешься окончания этой экологической катастрофы. Правда? (Целует свою ногу.) Молчит… Ну, молчи, молчи. Только не ной. (Растирает, массирует ногу.)

Петер. Сегодня хлопья крупнее. Значительно.

Наташа. Почему?

Петер. Мороз спал. Всего минус шесть градусов. Чем холоднее, тем мельче хлопья. И наоборот – чем теплее, тем хлопья крупнее.

Жак. Жрать страшно хочется. Дамы, вы нас накормите?

Сильвия. Конечно! Самки ждали вас у очага. Хранили его тепло!

Ян. Хлебом как пахнет… А у меня от этой работы и аппетит пропал…

Жак. Счастливый. Жрать! Жрать! Жрать!

Наташа. Чай закипел. Садитесь.

Все садятся за стол.

Сильвия. А может, все-таки в мансарде?

Наташа. Опять! Сильвия, мы же все решили: завтракаем только здесь.

Сильвия. Я не могу видеть утром эту лампу. Здесь… как в бункере. Как в тюрьме!

Ян. Сильвия, дорогая моя, в мансарде еще холодно. Она прогревается медленно.

Сильвия. Зато там светло. (Истерично.) Зато там светло!

Наташа. У меня нет сил с тобою спорить. Хочешь – иди наверх.

Сильвия. Ян, пошли наверх.

Ян. Хорошо, хорошо. Только не нервничай.

Наташа отрезает им хлеба, наливает чая, насыпает сахара в ладонь Сильвии.

Сильвия. Можно сахара побольше?

Наташа. Нет. Его осталось совсем мало.

Сильвия резко, с неудовольствием отворачивается, поднимаются в мансарду. За ней следует Ян.

В мансарде одно большое окно. За окном идет снег. Свет пасмурного утра освещает мансарду. Ян и Сильвия садятся напротив окна, кутаются в одеяла, пьют чай и едят хлеб. Внизу продолжается чаепитие.

Жак. Сильвия так любит сахар. Сладкоежка!

Петер. Сахар – белая смерть.

Жак. Так говорят про кокаин.

Наташа. Белая смерть – это снег.

Петер. Следовательно, снег может заменить сахар? Или кокаин?

Смеются.

Жак. Снег, сахар и кокаин похожи. А Сильвия – эгоистичная сука.

Наташа. Не наезжай на мою подругу.

Петер (Жаку). Ты просто голоден.

Жак. О да! (Ест с жадностью.) Что у нас сегодня на обед?

Наташа. Еще не придумали.

Жак. Опять суп из риса и собачьего корма?

Наташа. Риса уже нет.

Жак. Свинство! А что осталось?

Наташа. Немного манной крупы.

Петер. Ничего! Будем экспериментировать вместе. И приготовим вкусный обед.

Жак. Жаль, что спагетти уже давно кончились.

Наташа. Зато у нас полно оливкового масла и немного кокосового. Оливковое масло хорошо горит. (Трогает лампу.)

Петер. Покойный Алекс любил оливковое масло. Наташа. Да. Он был помешан на оливковом масле, вы же помните. Мы готовили только на нем. И все им поливали. Иногда даже самих себя. Однажды на Родосе. А потом занимались любовью.

Пьют чай, едят хлеб.

Наверху Сильвия, согревшись чаем, берет альт и играет пьесу Энеску.

Жак. Каждое утро она играет одно и то же.

Наташа. Я люблю эту пьесу.

Петер. Эта пьеса про весну. Сильвия хочет весны.

Наташа. Она и раньше ее часто играла, когда гостила у нас. Жаль одного: Алекс был равнодушен к классической музыке.

Петер. Он обожал Боба Марли и джаз. (Напевает.)

Жак. Весна. До нее еще… полмесяца. По нормальному календарю. Черт… Да и вообще – будет ли она? Петер, ты ученый, скажи правду: будет весна?

Петер. Видишь ли, дорогой Жак. Нынешняя зимняя аномалия уникальна. Европа ничего подобного не видела. Когда в машине еще работало радио, две недели назад, сообщили о трех метрах снежных осадков. Сейчас их, думаю, уже больше четырех. Ты говоришь: весна. Вы все ждете весну. Не забывайте: когда она наступит, снег растает. Поплывет вся Европа. И мы вместе с ней. И вот это уже будет настоящей катастрофой.

Жак. По-твоему, нам не надо ждать весны?

Петер. Не надо. Весна – это катастрофа.

Наташа. Чего же нам ждать?

Петер. Людей. Спасателей. Нас должны эвакуировать войска.

Наташа. Вся Европа под снегом. Куда нас эвакуировать? В Африку?

Жак (с усмешкой). В Сомали! Евросоюз перемещается туда.

Петер. Войска, войска. Они должны прилететь. Дороги завалены. Машины стоят. Но вертолеты летают.

Наташа. Войска заняты городами, поселками. Наш дом никому не заметен сверху. Он одинокий. Вокруг лес и поля. Вы каждое утро чистите крышу. Вы слышали хоть раз вертолет?

Петер. Слышал.

Жак. Он врет.

Петер. Я слышал! Я не вру. Нам надо набраться терпения и ждать. Ждать. Ждать. Нас должны заметить по дыму из трубы. Надо жечь в камине пластик, чтобы дым был черный. Тогда нас точно заметят. Черный дым! Это спасение.

Наташа. У Алекса большая виниловая фонотека.

Петер. Слава Богу!

Жак. Винил отлично дымит. (Напевает что-то классическое.)

Зимний день на исходе. Жак, Наташа, Сильвия и Петер спят, укутавшись. Сильвия просыпается, встает, с зажигалкой в руке осторожно спускается в подвал дома. Помимо склада всякой всячины, здесь обустроен винный погреб. Сильвия находит початую бутылку виски, отпивает из бутылки. В это время Ян с масляной лампой сидит в полностью заваленном снегом гараже, заводит машину, включает радио, пытаясь что-то поймать. Радио хрипит, слышатся обрывки человеческих голосов: “все продолжающаяся катастрофа”, “чрезвычайное положение”, “погребенные под снегом города”, “обледенелый Париж”. Послушав, Ян гасит двигатель, задыхаясь от выхлопных газов, лезет с лампой по прокопанному в снегу ходу назад, к подвальному окошку дома. Просовывает голову в окошко, кашляет. Сильвия гасит зажигалку, замирает. Ян ставит лампу, влезает в окошко. Видит Сильвию, неподвижно стоящую с бутылкой.