Нежно влюбленные - Мэри Джо Патни

Лишь пройдя почти полдома, Джерваз понял, что ноги несут его в покои матери, расположенные за комнатами хозяина, то есть за его собственными.

Может, из-за того, что голова его была занята размышлениями о женщинах, молодой человек решился наконец встретиться с духом женщины, давшей ему жизнь.

Медора, виконтесса Сент-Обен, была дочерью герцога. Грациозная, очаровательная, она обладала необыкновенной привлекательностью. Прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как он видел ее в последний раз, и восемнадцать лет назад он в последний раз заходил в эти комнаты.

Ребенком он обожал мать. Всегда радовался, когда она хвалила его и огорчался, когда она сердилась. Он был слишком мал, чтобы понять, как мало его поведение влияло на ее настроение, поэтому всегда расстраивался, если ему не удавалось угодить ей.

В гостиной матери, стены которой были по-прежнему, как и при ее жизни, обиты ее любимым розовым шелком, висел портрет. Задержавшись в дверях и положив руку на дверной косяк, Джерваз внимательно всмотрелся в картину. Это была работа художника сэра Джошуа Рейнолдса. Он изобразил Медору в полный рост, и портрет был таким живым, что, казалось, женщина вот-вот сойдет с полотна. На виконтессе было белое шелковое платье, а волосы, не обсыпанные пудрой, золотыми кудряшками рассыпались по плечам Возле матушки стоял шестилетний Джерваз; задрав голову, он с восхищением смотрел на нее Медора хотела, чтобы ее сын был запечатлен на полотне вовсе не из большой любви к ребенку Просто она любила, чтобы ей поклонялись Даже сейчас, спустя двадцать пять лет, виконт помнил все сеансы, когда писалась картина. К его матери приходили друзья, и она веселилась и шутила с ними, что вызывало постоянно растущее раздражение Рейнолдса. Сам Джерваз молчал: он был счастлив, что может проводить в обществе матери так много времени и ужасно боялся провиниться в чем-нибудь. Тогда бы его выгнали. Однажды один из гостей похвалил мальчика, сказав леди Медоре, что у нее на диво хорошо воспитан ребенок. В ответ она беспечно заявила, что ее сын родился взрослым. Сколько раз после этого случая Джерваз ломал себе голову, пытаясь понять, хотела ли мать похвалить его или оскорбить, но до сих пор он не знал ответа. Впрочем, нет сомнений, это было саркастическое замечание Несмотря на то что вокруг Медоры парил эдакий бело-золотой дух невинности, она была женщиной распутной. Впрочем, выполняя свой супружеский долг, она подарила мужу двух наследников. Старший сын умер в раннем детстве, а младший сейчас стоял перед ее портретом, раздумывая о том, что заставило ее стать тем, кем она стала.

Медора Брэнделин была единственной женщиной, которую Джерваз любил, но для нее это ровным счетом ничего не значило. Даже меньше. Чем ничего. Возвращаясь мыслями к своему детству, виконт подумал, что ее преступление заключалось в том, что она просто не думала о своем сыне, он лишь досаждал ей.

Слава Богу, теперь он мог спокойно смотреть на ее изображение: раны так хорошо зажили, что Джерваз почти не чувствовал душевной боли Теперь он может похоронить мать в том же черном колодце памяти, куда несколько лет назад опустил свою нелепую женитьбу. Мысль об этом дурацком происшествии не давала ему покоя, но Джерваз, как мог, постарался оградить себя от последствий. Судя по словам его юриста, больная девочка, на которой его женили, была жива и здорова.

Даже теперь виконту была невыносима мысль о том, каким болваном он оказался, позволив затащить себя в ловушку. Не будь он тогда пьяным, несчастья бы не случилось. Однако сейчас, спустя несколько лет, все казалось ему не таким страшным, как поначалу. Мэри Гамильтон теперь жила в достатке, и, возможно, с ней обходились лучше, чем прежде, а он, Джерваз Брэнделин, получил горький урок на всю жизнь. Все эти годы он держал себя в железных рукавицах, не позволяя лишнего — ни в выпивке и ни в чем другом.

Однако надо сказать, что женитьба была в некотором смысле выгодна Джервазу. Будь виконт холостым, мамаши смотрели бы на него как на потенциального, очень выгодного жениха. И хотя Джерваз ни разу нигде не обмолвился о своей злополучной женитьбе, в обществе ходили невероятные сплетни о сумасшедшей жене в Шотландии. Это настораживало родителей, жаждущих пристроить дочек.

Сент-Обен устал и понял, что хочет лечь. Он взглянул последний раз на портрет матери, и ему показалось, что она смотрит на него насмешливыми глазами Ее пухлые губки были слегка приоткрыты, словно она хотела вслух сказать то, чего он не имел ни малейшего желания слышать.

Джерваз резко повернулся. Завтра же он прикажет снять портрет, чтобы отправить его в Обенвуд. Управляющий сможет пристроить его где-нибудь там, где виконт никогда не увидит его.

Ночной сон развеял грустные мысли Джерваза, и он был полон нетерпения, подъезжая поутру к дому Дианы и ведя за собой серую кобылу. Ему было любопытно, не передумала ли таинственная миссис Линдсей кататься — ранние прогулки были не в чести у женщин ее профессии, которые по вполне понятным причинам не могли выходить из дома рано утром.

Чарльз-стрит была аристократическим районом и располагалась она всего в нескольких кварталах от дома Сент-Обена. По внешнему виду дома ничего нельзя было сказать о занятиях его обитательницы, кроме того, что она была богата, раз могла позволить себе подобную роскошь. А может, особняк был подарен ей каким-нибудь мужчиной? Эта мысль была неприятна Джервазу.

Едва он соскочил со своего жеребца и привязал поводья к металлическим перилам, дверь особняка отворилась, и миссис Линдсей легко сбежала вниз по мраморным ступеням. Виконт боялся, что утром она покажется ему далеко не такой прекрасной, но опасения его были напрасными. В ярком утреннем свете она была еще прекраснее, чем при свете свечей.

Судя по ясному взору ее голубых глаз, Диана спала сном праведника. Темные блестящие волосы были завязаны в тугой узел на затылке. На ней был простой синий костюм для верховой езды и шляпка в тон костюму. Светлое перо на шляпе было ее единственным украшением. Простота платья подчеркивала необычную красоту ее лица и изящную фигуру. Джерваз почувствовал возбуждение, и ему было нелегко заговорить спокойным голосом.

— Доброе утро, миссис Линдсей. Вы на редкость точны.

Она серьезно посмотрела на него.

— Я догадалась, что если вы чего и не выносите, так это ожидания.

У Джерваза вдруг перехватило дыхание, когда она приблизилась к нему. Если даже эта женщина запросит тысячу гиней за ночь, он сдастся.

— Вы правы, миссис Линдсей, ненавижу, когда меня заставляют ждать. — Повернувшись к лошадям, он махнул рукой в сторону серой кобылы. — Вот эта лошадка — для вас.

Диана широко распахнула глаза от удивления — кобыла была великолепной.

— О, какая милая дама! — воскликнула девушка. — Как ее зовут?

— Ее кличка — Федра, но вы можете дать ей другую.

Диана вопросительно посмотрела на него:

— Что вы хотите этим сказать?

— Она ваша. — Джерваз был доволен, увидев, как поражена миссис Линдсей — это была хоть небольшая компенсация за то потрясение, которое он испытал, увидев ее.