Забег к концу света - Мэтью Рейли

– Многие здешние девушки не хотят ничего делать. Никаких целей, никаких амбиций, никаких мыслей. Они просто собираются выскочить замуж и жить обычной жизнью. Но инженерное дело – это нечто! Серьезно! Тут требуется преданность делу, целеустремленность и сообразительность. – Он пристально посмотрел на меня: – Приятно встретить такую девушку.

Я скромно улыбнулась, но внутри кипела от восторга. Ура, я произвела впечатление на Бо Брэдорда!

– Да уж, планы у меня грандиозные, – ответила я. – Осталось только разобраться с темой, на которой я застряла.

– Давай я помогу, – сказал Бо, придвинув стул. Садясь рядом, он небрежно коснулся моего плеча, и меня бросило в жар от волнения. Надетая на мне футболка была такой тонкой, что я ощутила себя практически голой рядом с ним. Он помог мне с несколькими заданиями, но затем извинился:

– Я лучше пойду, а то парни меня потеряют. Еще увидимся.

– Само собой, – ответила я. – Увидимся.

Бо Брэдфорд ушел, и несколько мгновений я тупо смотрела на пустой дверной проем. Потом повернулась и уставилась на себя в зеркале: розовые угги, желтая футболка с бульдогом Джейком, зеленая повязка на волосах.

– Отлично выглядишь, Скай, – сказала я своему отражению.

Вскоре выяснилось, что ходить домой из школы без брата не так уж и плохо. Как-то в конце января я вышла из «Монмута» после уроков и заметила, что Бо в одиночестве пересек Пятую авеню и торопливо поднялся по ступеням музея «Метрополитен». Мне стало любопытно, и я решила пойти за ним, подбадривая себя тем, что мы неплохо поболтали в тот раз у меня в комнате. После недолгих поисков я обнаружила его на скамейке в Египетском зале. Парень сидел лицом к храму Дендур, потрясающему древнеегипетскому памятнику архитектуры, который в 1970-х годах буквально по камушку перевезли из египетского Асуана в Нью-Йорк, но он смотрел не на храм. Бо с головой погрузился в книгу – если быть точной, в учебник математики, – отгородившись от мира первоклассными шумоподавляющими «Боуз». Позади него до потолка поднимались огромные панорамные окна Египетского зала.

Я прикидывала, стоит ли подойти и заговорить с ним. Это явно был его личный уголок, где он мог спокойно заниматься и быть наедине со своими мыслями. Расстроится ли он, если я его отвлеку? Или – может быть – обрадуется? Я не знала, не могла этого знать, меня парализовала неуверенность в себе, страх быть отвергнутой. Но затем внутри меня возникло удивительное ощущение решимости, и я подумала: «Ну же, Скай, не трусь. Просто попробуй». Так что я подошла к Бо и легонько дотронулась до плеча. Он повернулся, снимая наушники, и при взгляде на меня его глаза вспыхнули неподдельной радостью.

– Ух ты! Скай! Привет! – воскликнул он.

Судя по всему, он смутился и не смог с ходу подобрать слова, что меня немного обрадовало.

– Я здесь иногда делаю уроки. Хочешь присоединиться?

И так уж все сложилось, что я провела девять чудесных вечеров в музее «Метрополитен» вместе с Бо Брэдфордом, старостой школы «Монмут» и идеалом мужской красоты во всех отношениях. Иногда мы сидели в Египетском зале, а иногда в Американском – с его высоким потолком, огромным ложным фасадом и кафе. Это было просто потрясающе. Я приносила ему кофе, а он – мне. Я немного флиртовала с ним, а он со мной. Особенно мне нравилось, когда мы делали уроки за столом лицом друг к другу и наши колени случайно соприкасались. Бо чувствовал это, и я чувствовала, но никто из нас не отодвигался.

Иногда мы делали перерывы в наших занятиях, чтобы посмотреть на различные выставки. Я была в восторге от коллекции картин Моне, а жуткая инсталляция под названием «Эволюция жестокости» вызвала у меня настоящее отвращение. Это было то, что называется современным искусством: шесть медвежьих капканов на пружинах, каждый из которых старше предыдущего. Они варьировались от ржавой полуторавековой железной модели до современной стальной ловушки. Одна лишь мысль о том, как металлические челюсти под действием пружины с хрустом смыкаются на лапе несчастного медведя, вызывала у меня тошноту. Но чаще всего мы с Бо занимались тем, что разговаривали – причем обо всем на свете, от школьных правил и политики до литературы, инженерного дела и конца света.

– А ты-то что думаешь? – спросила я, когда мы стояли перед отвратительными медвежьими капканами. – Неужели все закончится в День святого Патрика?

Он задумчиво смотрел куда-то вдаль.

– Надеюсь, что нет. Потому что осталось еще много такого, что я бы хотел сделать. Посмотреть на пирамиды, подняться на Эверест, ты…

Я практически не расслышала его последнее слово, такое неожиданно двусмысленное, поэтому я посмотрела в ту же сторону, что и он, пытаясь понять, о чем речь. А когда повернулась обратно, то увидела, что Бо смотрит мне прямо в глаза. Он взял меня за руки, подошел ближе и нежно прижался губами к моим губам. Кровь во мне вскипела, и меня как будто пронзило током. «Если гамма-облако поразит нас таким же электричеством, – вдруг подумала я, – то я совсем не против». Бо отстранился, но мы продолжали смотреть друг на друга, неловко держась за руки. Он смутился, словно удивившись тому, что только что сделал.

– Извини. Честно, не знаю, что на меня нашло. Мне просто… показалось это правильным.

– Все в порядке. – Я застенчиво опустила глаза, и Бо, негромко рассмеявшись, отпустил мои руки и повернулся обратно к кафе.

– Пора возвращаться к учебе, – сказал он.

Он направился к кафе, а я задержалась, думая о прикосновении его губ, об искорках в его глазах, о конце света и еще кое о чем. Пока мы держались за руки, я увидела целую коллекцию отметин на его левом запястье: девять параллельных линий.

Январь сменился февралем, мир все так же катился навстречу своей судьбе, а я чувствовала себя на седьмом небе от счастья всякий раз, когда думала о Бо Брэдфорде. В «Монмуте» началась очередная лихорадка сплетен и подготовки к последнему и самому эксклюзивному балу дебютанток сезона, Истсайдскому котильону, который должен был состояться в субботу, третьего марта. Мисти Коллинз, как мы все знали, собиралась на нем дебютировать, так же как и старшеклассница по имени Донна Абрахамсон. Подружки Мисти болтали о запланированных предварительных вечеринках и о самой ночи бала, которая обещала, по их словам, быть совершенно незабываемой. Я практически не прислушивалась, понимая, что у меня больше шансов слетать на Луну, чем побывать на какой-нибудь из этих вечеринок или на самом Котильоне. А потом я однажды задержалась в женской раздевалке, и этот день навсегда изменил мою жизнь.

Это случилось после занятия по физкультуре, которое в то время проходило вечером по средам. Для протокола я должна отметить, что для девушки уроки физкультуры в элитной частной школе так же ужасны, как и в любой другой. Никому не нравится переодеваться в раздевалке с двадцатью другими подростками или носить все время одну и ту же спортивную форму – обтягивающие белые шорты, гольфы и темно-синюю футболку-поло с клетчатым воротничком в сине-зеленых цветах школы. Также абсолютно никто не получает удовольствия от бега, прыжков, лазания и метания мячей. Я от природы довольно быстрая, но стоит мне взять в руки какой-нибудь мяч, и все, от меня совершенно никакого толка.