Джек Мэггс - Питер Кэри

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 98
Перейти на страницу:

Это занятие облагалось налогом и плохо окупалось: не раз мать Мерси приходила домой со следами уличных потасовок на лице и одежде. Марджори Ларкин была всегда тихой и молчаливой, тогда как ее муж был энергичен и шумен. Казалось, он занимал собою весь дом, поэтому тихость его жены была великим облегчением, или же просто не замечалась. Теперь, когда она овдовела, эта молчаливость была тяжелой, мрачной и пугающей. Когда она странно коротко остригла свои темные волосы, то ответила полным молчанием на вопросы плачущей дочери, спросившей ее, зачем она это сделала. Она отрезала себе волосы тем же ножом, которым резала на полпенсовые куски сливовый пудинг.

В тот душный день, когда Мерси была заперта в их дымной каморке, где со двора отвратительно несло жареной рыбой, ее мать ушла, не сказав ей ни слова, куда она уходит, что будет делать и сколько у них осталось денег. Глаза у ее матери так глубоко запали, что никто теперь не сказал бы о ней, что она все еще молодая женщина и когда-то была красивой.

Теперь она торговала по ночам, уложив кусочки пудинга в маленькую плетеную корзинку, накрытую салфеткой. Отныне она, уходя, запирала Мерси, велев ей накинуть на дверь цепочку, и вешала снаружи большой черный замок. Иногда она уходила и вскоре же возвращалась, а иногда ее не было так долго, что Мерси пугалась, что ее мать умерла, а теперь умрет и она, ибо никто не найдет ее.

Это были тягостные скучные дни и ночи заключения в каморке во дворе, переполненном дешевыми распивочными. Мерси по натуре была живой и деятельной и надолго запомнила это, похожее на ад, лето, и то, как она, шагая взад и вперед по комнате, молила Господа удержать ее от искушения попробовать хоть крошечку из драгоценных запасов для сливовых пудингов и не позволить ей совать в них свой обслюненный палец.

А потом в одно из воскресений, ничего не объяснив, мать принялась шить красивое платье для Мерси — с голубыми лентами по корсажу и крепдешиновыми воланами внизу. Платье было необычным, и никто бы не стал отрицать, что оно было нарядным. И хотя Мерси разочаровало то, что оно немодное, она была рада хотя бы тому, что платье не черное. Она не спросила об этом мать, но сама поняла, что траур по отцу кончился.

В этот долгий день не готовились пудинги и в комнате воздух был сухим и прохладным. Мать и дочь, наконец, закончили шить, и как раз в этот момент зазвонили колокола к вечерней службе. Они не ели целый день, но Мерси, испытывая от голода лишь легкое головокружение, была слишком взволнована, чтобы думать о еде.

Они сначала пошли на Флит-стрит — мать в строгом черном платье, а дочь напоминала райскую птичку. Они прогуливались, высоко подняв головы, вместе с нарядной толпой по Стренду, а затем свернули в сторону Хаймаркета, где все начиналось с девяти вечера. Вот похожий на дедушку старик в потрепанном цилиндре заказывает себе кофе в кофейне, где в глаза лезет дым тлеющих в жаровне углей, а ноздри раздражает аппетитный запах кофе с цикорием. Здесь мать и дочь наконец остановились.

Платье девочки, естественно, привлекало к ней внимание, однако во взглядах прохожих она не увидела того, чего больше всего опасалась, — что ее платье было старомодным.

Лето было жарким, толпа многолюдной. Не успели они простоять и минуты, как высокий джентльмен с рыжими бакенбардами, сняв шляпу, заговорил с ее матерью так легко и фамильярно, что Мерси решила, что он был сослуживцем ее отца. Поэтому когда через несколько минут мать подтолкнула ее к нему и сказала: «Иди с ним», — Мерси охотно послушалась.

Вот тогда поднялась буря, но не на этой тихой, с влажным воздухом улице, на которую они пришли, а в сознании Мерси; годы спустя в ее памяти возникал вихрь пыли и сажи на улице, исчезающий где-то в вечернем небе.

Она по-прежнему ждала, когда же ее угостят мороженым или чаем. Когда они шли мимо ресторана Рейли[7], ее пустой желудок издавал неприличное для леди урчание. Но вместо ожидаемого они оказались у заднего входа в казино, у двери, за которой слышался стук посуды и пахло жареным луком.

Джентльмен почти не разговаривал с ней, а когда он взял ее за руку, Мерси по-прежнему казалось, что он очень застенчив. Он почему-то называл ее то Летти, то Лесси. У него была плохая дикция — позднее у нее мелькнула догадка, что он был пьян. Он помог ей войти в коридор, и она, увидев дверь, взялась за ручку, пытаясь открыть ее. Убедившись, что дверь заперта, Мерси даже не успела повернуться лицом к своему спутнику, ибо он со спины схватил ее за талию и навалился всем своим тяжелым телом. Она была словно в тисках, а он что-то говорил ей и пытался сзади поднять подол ее платья.

Мерси почувствовала, как холодный воздух коснулся ее обнаженной кожи. Она не знала, что ей делать.

Чему суждено было случиться, то случилось, и как разбитая тарелка, все вскоре рассыпалось на осколки и кануло в темноту, — боль, запах жареного лука, трубочного табака от бакенбардов и что-то мокрое, что потекло по ее ногам.

Когда он вложил ей в руку несколько монет — часть которых, выскользнув, закатилась куда-то, и он стал искать их, а затем, найдя, снова вручил ей, — лицо его заметно покраснело и он снял шляпу.

— Спасибо, мисс. — У него был такой вид, будто он сейчас расплачется.

— Спасибо, сэр, — вежливо ответила Мерси.

Он, чуть помедлив, наконец зашагал в сторону кофейных и лавок. Мерси, покинув коридор, пошла, сама не зная куда, стараясь держаться темных городских закоулков. Так, думалось ей, никто не заметит мокрый подол ее платья. Она шла в шумной толпе, и некоторые из мужчин окликали ее. Мерси не знала, как долго она шла и в какую сторону. Высокая женщина, сердито сверкнув на нее глазами из-под полей шляпки, сунула ей в руку листок: «Покайся, царство небесное грядет». Этот листок все еще был в ее руке, когда она поняла, что наконец оказалась рядом со знакомой кофейной. Мать, увидев ее, неожиданно дала ей пощечину и тут же разрыдалась.

Когда же низенький торговец жареной рыбой поздоровался с ней, рыдания утихли, и миссис Ларкин вдруг набросилась с бранью на совершенно незнакомого ей человека, называя его «грубияном» и «вульгарным типом», а потом сказала ему, что он все «извращенно понимает».

— Разве вы не помните меня, мадам? — обратился к ней Перси Бакл, выбираясь из толпы Хаймаркета. Даже здесь от него исходил густой запах жареной рыбы. Он не был вульгарен, как его обозвала Марджори Ларкин. Скорее, все в нем — от коричневого сюртука, застегнутого на все пуговицы и одетого поверх него черного сатинового рабочего халата, — говорило об известном благополучии в его делах. Кожаный ремень, на котором держался лоток с рыбой, удобно лежал на его тонкой шее.

— Убирайтесь вон отсюда! Пошли прочь! — продолжала кричать Марджори Ларкин так громко, что уже собрала толпу, а владелец кофейни, в свою очередь, раскричался на ротозеев, тоже требуя убраться подальше от его киоска.

— Я ваш сосед, мэм, — продолжал убеждать миссис Ларкин маленький человечек с лотком рыбы. — И сосед вашей дочери тоже. С вашего позволения, я готов проводить ее домой.

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 98
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?