Правдивый ложью - Валерий Елманов

– Хитро удумано, – кивнул он. – Одно жаль – поранее бы Дмитрию Иоанновичу оное измыслить. Глядишь, и Василий Васильевич в добром здравии ныне пребывал бы, да и у нас с тобой, как знать, иная говоря была бы, на одной лавке, бок о бок, а не супротив, яко ныне.

– Насчет лавки исправить легко, – подсказал я. – Мне пересесть недолго.

– А тут хошь пересаживайся, хошь нет – все одно, – не согласился он. – Кровь меж нами. Да не просто кровь, а брата. Ей цена вдвое.

– Это кого же ты величаешь братом?! – возмутился я и в свою очередь встал из-за стола. – Батюшка его тебе и впрямь был в отца место, а этот… Он и под Кромами тобой заслонился. – Кое-какие подробности мятежа я уже знал из разговоров казаков, так что говорил уверенно. – Ишь чего удумал – связать себя велел, чтоб в случае чего чистеньким остаться. Да и тут, в Москве… Напрасно ты себя с ним равняешь – разные вы. Ты – воин, а он – кат. Да и не я его убивал – народ постарался, и… довольно о нем, – отмахнулся я. – Много чести будет, чтоб двое воевод о каком-то палаче разговоры вели.

– Хошь и кат, но брат, – заупрямился Басманов. Он наконец присел, жадно отхлебнул из своего кубка и долил из стоящей на краю корчаги еще. – И на расправу люду московскому отдал его ты.

– Вначале он моего брата велел убить, – тихо сказал я. – А я в долгу ни у кого быть не люблю и всегда плачу честно. Лучше скажи, что теперь мыслишь делать?

– А чего тут мыслить? – развел руками он. – Коль пропустишь – уеду. Ежели ныне в Москве воля Федора Борисыча, мне в граде все одно делать нечего.

– А беречь стольный град для государя? – напомнил я.

– От кого?

Я замялся и неопределенно пожал плечами.

– То-то, – хмыкнул он и попросил: – Ты лучше не забудь про лекаря.

– Пришлю, – кивнул я и поинтересовался: – Стало быть, своего названого брата одного оставишь?

– Отчего ж – дождусь, когда прояснится хоть что-то, а уж опосля и в путь тронусь…

– Это хорошо, – заметил я, многозначительно добавив: – До завтра изрядно воды утечет. Пожалуй, даже до конца дня и то много перемен приключиться может. – И протянул руку к иконе, продолжавшей лежать на столе.

Писал ее явно не Андрей Рублев, зато оклад у нее был будь здоров. Сплошь серебро, да еще с вкрапленными в него драгоценными камнями. Не иначе как родовая святыня. С иконы на меня таращил глаза какой-то загадочный бородатый мужик – по всей видимости, святой или апостол.

– А осаду я повелю снять прямо сейчас, – заявил я этому мужику, не глядя на Басманова, и сразу предупредил его: – Только казачков своих с подворья далеко не отпускай – нечего им в городе делать. Народ буйный, и случись что… Словом, ответ нам с тобой вместе держать придется – как перед престолоблюстителем, так и перед государем.

– Перед престолоблюстителем, – иронично усмехнулся он, но продолжать не стал.

Уже перед самым моим уходом, изрядно довольный тем, что не пришлось обговаривать условия собственной капитуляции, боярин, вставая из-за стола, не удержавшись, еще раз похвалил меня:

– А ты молодцом – не забоялся сюда вот так запросто прийти.

– А чего бояться? – пожал плечами я. – К воину шел, не к кату, – напомнил лишний раз про Голицына.

– Чего бояться? – протянул он. – Ну, к примеру… – И, не договорив, поднял вверх правую руку.

Спустя несколько секунд с глухим стуком в край стола впилась стрела. Басманов прищурился и заметил:

– Таковской любая кольчужка нипочем. Мои казачки всю говорю в тебя целили, а ты сидел и глазом не моргнул.

– Так ведь и ты тоже не моргал, – возразил я, – хотя мои люди тебя тоже под прицелом держали.

– Это ты про сопляков своих? – усмехнулся Басманов.

– Про них, про них. А что юные – не гляди. Зато выучены на славу. – И я неспешно поправил шапку на голове.

Не успел я опустить руку, как сразу три тяжелых арбалетных болта вдребезги разнесли корчагу с медом, стоящую на дальнем от нас конце стола. Петру Федоровичу оставалось только оторопело разглядывать винную лужу, растекающуюся по столу, и валяющиеся на земле черепки.

Словно не веря своим глазам, он даже выдернул из дубовой столешницы одну из железных стрел, принявшись задумчиво ее разглядывать.

– А полоса на кой? – полюбопытствовал он, тыча пальцем в белый ободок и явно пряча под праздным вопросом свое замешательство.

– У моих лучших стрелков все болты помечены, чтоб с иными не спутать, когда они в меткости состязаются, – хладнокровно пояснил я. – Этот, с одним белым ободком, означает, что стрелял не кто иной, – пришлось поднапрячь память, но не подвела родимая, выдала требуемое на-гора, – как Горчай. Тоже, конечно, случается, что промахивается… раз из сотни, но зато не меньше пяти десятков кладет точно в середину, да и тут, как видишь, не ошибся. А вон та, с двумя синими точками, – кивнул я на вторую, – Пашке Дикому принадлежит. Он куда хуже, чем Горчай – всего четыре десятка в середину укладывает, да ведь тут особая точность ни к чему, верно?

– Выходит, мы оба могли покойниками стать, – констатировал Басманов.

– Так ведь не стали же, – резонно возразил я.

Пока боярин провожал меня до калитки, он не проронил ни слова. Не иначе как меткость моих стрелков произвела на него слишком глубокое впечатление.

А может, думал о чем-то ином – кто ведает.

Да и не до гаданий мне было, поскольку предстояло заняться оставшимися делами. По сравнению с предыдущими кучей я бы их не назвал – так, мелочи, да и отложить их можно на завтра, но предпочтительнее было бы решить все ныне.

Особенно с командирами стрелецких полков – железо куют, пока оно горячо. Но для этого мне был нужен мой ученик – доложить, переговорить, обсудить, согласовать и прочее.

Однако хоромы Годуновых встретили меня на удивление тихо. Так тихо, что мне это показалось весьма странным и даже зловещим, сулящим что-то явно недоброе…

И вдвойне недоброе, когда выскочивший как ошпаренный со стороны мужской половины Зомме растерянно доложил о нехватке ратников, которые нужны позарез…

Это еще что за новости?!

По счастью, возникшие у меня опасения были напрасными.

Оказывается, моя шустрая травница слегка переборщила.

После того как она оказала первую помощь Квентину и Архипушке, Марья Петровна вспомнила про мою последнюю просьбу насчет царицы.

Некоторое время она не вмешивалась в работу медиков, лишь подозрительно косилась на их лекарства, но потом не выдержала – очевидно, взыграла профессиональная гордость.

Она вернулась к своим травкам, что-то смешала, заварила и, улучив момент, предложила Ксении Борисовне парочку готовых настоев, уверяя, что если дать их царице, то вреда от них точно не будет, а вот польза очень даже возможна.