Женщина, у которой выросли крылья (сборник) - Сесилия Ахерн

– Что это с ней?

Тут открывается дверь и входит с иголочки одетая женщина в огромных очках.

– Ага, – говорит Макс, – это, должно быть, мадам Оливия Моро.

Муза.

Женщина, которая забыла, как ее зовут, укоризненно смотрит на Макса.

– Вы же знали, что это не мой столик. Я ведь не француженка.

– Может, вы замужем за французом, – пожимает плечами Макс. Глаза его озорно поблескивают.

– Вам просто нравится эта игра, как я посмотрю.

– А вам разве нет? – Он с улыбкой вычеркивает одно имя в журнале бронирований. – Когда еще вам удалось бы побыть парфюмерной музой или романтической советчицей для несчастного вдовца?

– Вы подслушивали, – шипит она.

– Хорошо, должно быть, порой вот так забыться.

– Вы думаете, у меня это серьезно? – хмурится она. – Со мной что-то не то?

– Нет, я думаю, что с вами все в порядке, вы просто слегка забывчивы. Может, сядете за восьмой столик? Если никто туда не придет, я отдам его другим посетителям.

– Но я сюда пришла в восемь ноль пять!

– Верно.

– Макс, скажите мне, на какое имя зарезервирован столик?

Но он не дает ей заглянуть в журнал, хотя пальцы его руки, прикрывающие записи, нерешительно вздрагивают, выдавая его сомнения.

– Ладно. Скажу, если вам так хочется.

– Да ну? – недоверчиво прищуривается она.

– Нет, давайте подождем. Посмотрим, удастся ли вам вспомнить себя, когда за тот столик придет последний человек.

– А если не придет? – нервничает она. – Вдруг никто не появится?

– Тогда поедете домой. Вы ведь помните свой адрес, не так ли? – Свой адрес она помнит хорошо. Она его видит, обоняет, она его чувствует. – Короче – на ваше усмотрение, воспользоваться этим шансом или нет.

Она сидит за восьмым столиком, нервно поглядывая то на часы на стене, то на теплый огонек свечи, мерцающий посреди стола, что бурно вспыхивает всякий раз, когда мимо пробегает официантка. А вдруг это опять незнакомый человек? Вдруг она так и не вспомнит своего имени? Муж, конечно, скажет ей, но лучше вспомнить самой, в этом есть особая ценность и важность.

Дверь открывается и в ресторан входит элегантная миловидная дама с раскрасневшимся – видимо, от спешки – лицом. Она встряхивает зонт, жалуясь на пробки из-за аварии на дороге. Макс смотрит на нее с надеждой, и она видит, что ему и впрямь не все равно, вспомнит она свое имя или нет. Она улыбается, ведь стоило ей взглянуть в лицо женщины, память вернулась к ней, заполняя пустоту внутри, о которой она и не подозревала до прихода этой новой посетительницы.

Она сразу вспоминает, как ее зовут. Еще бы не вспомнить – ведь эта женщина раньше всех остальных назвала ее по имени, она дала ей ее имя.

Она встает и идет навстречу, раскрыв объятия.

– Здравствуй, мама!

Эти часы достались ей в наследство от тети Кристал – красивый золотой медальон в форме морской раковины и внутри часики с перламутровым циферблатом. Она хорошо помнит этот медальон, покоившийся в развилке щедрой груди родственницы. В детстве она, бывало, сиживала у тети на коленях и завороженно открывала и закрывала эту раковину, веря, что часы внутри – волшебные. Так, по крайней мере, утверждала тетя. Незадолго до смерти Кристал отдала этот медальон племяннице, сказав, что раз время ее истекает, часы ей больше не нужны. Тетя Кристал прожила всю жизнь одна, без мужа, без детей, и если и был мужчина, которого она любила, то это навсегда осталось тайной. Она всегда говорила, что иные ее желания не исполнялись, потому что не совпадали по времени с ее возможностями. Так и жизнь прошла. И вот, этот медальон на цепочке, что всегда красовался на теткиной груди рядом с сердцем точно моллюск, прилипший к скале, теперь находится у ее сердца.

Ей тридцать семь лет. Она замечает, что в последнее время часы тикают все громче. Так громко, что ночью она не может заснуть. Она смотрит на своего парня, который спит, накрывшись с головой одеялом, и гадает, когда наконец в их отношениях наступят перемены, когда они перейдут на следующий уровень и как с ним об этом заговорить, чтобы он опять не взбрыкнул, не начал являться домой за полночь пьяный как сапожник и выносить двери. Его сейчас все устраивает. Ее, в общем, тоже. Вот только у него не тикают часы, как у нее, никто его не торопит.

Она лежит всю ночь без сна, ворочается с боку на бок, сжимая в руке вибрирующий медальон. Интересно, показалось ли ей или и в самом деле часы затикали громче, когда они сидели в кафе с подругами? Все ее подруги недавно разродились и, конечно, притащили с собой своих младенцев, у нее одной нет детей.

Тик. Тик. Тик.

– Что это за шум? – спросила одна, подозрительно оглядываясь по сторонам.

– Мне тоже любопытно, – вторила ей другая, чью грудь терзал толстощекий младенец.

Две пары утомленных глаз, обведенные синими кругами, уставились на нее.

– Это у тебя тикает?

Черт, она же спрятала медальон под кашемировый свитер, надеясь, что это приглушит звук. Выходит, напрасно. По счастью, подруги были так заняты детьми, что не стали допытываться.

Во время рабочего собеседования на должность старшего архивариуса библиотеки часы так громко тикали, что слышно было не только ей. Собеседование проходило в большом зале, где стены обшиты дубовыми панелями, где мраморный пол, высокие потолки, высокие окна и много света, так что темная древесина мерцает золотом, а в воздухе плавают золотые пылинки. Любой звук, раздающийся в этом пустом зале, многократно повторяется, отражаясь от гладких твердых поверхностей. Словом, эхо тут что надо.

– Вы в курсе, что новая должность потребует от вас уделять работе гораздо больше времени? – спросил один из членов комиссии.

– Да, конечно.

ТИК. ТИК. ТИК.

– Вы будете отвечать за пополнение фондов, за расход бюджета, вы будете руководить персоналом. На вас ложится ответственность за общую стратегию. Это очень серьезно, – поддержал второй.

– Да, разумеется. – Она понимала, что на самом деле это значит: этой мужской команде не улыбается принять на работу женщину, которая вдруг возьмет и уйдет в декретный отпуск. Но она хотела и работу, и ребенка. Она-то хотела всего сразу, а тело ее больше хотело второго.

ТИК. ТИК. ТИК.

Последний должен был повышать голос, чтобы его расслышали, хотя часы были скрыты под тремя слоями одежды. В воздухе тикало грохочущее эхо. Комиссия быстро закруглилась с ее собеседованием.

Она вспоминает все это, лежа в постели и глядя на мужчину, закрывшего лицо подушкой. Рука ее теребит медальон.

– Нет, я так больше не могу! – вдруг вскрикивает он. Срывает с лица подушку и швыряет через всю комнату. Она вздрагивает. Он стоит перед ней голый. Она-то думала, он спит, а он вон ни в одном глазу – зрачки бешено и злобно округлились, как у маньяка, грудь ходит ходуном – будто он только что завершил марафон и сейчас рухнет без сил на колени, хватая ртом воздух.