Женщина, у которой выросли крылья (сборник) - Сесилия Ахерн

– Генри, – говорит она тихо и испуганно, – что с тобой?

– Я больше так не могу, не могу.

– Чего ты не можешь? Разве я тебя о чем-то прошу?

– Нет. Но я чувствую, я слышу. – Он указывает на часы у нее на шее. – У меня такое чувство, словно кто-то стоит у меня за спиной, дышит мне в затылок, заглядывает через плечо – и так все время. Это невыносимо. Мне не нужен ребенок, я не готов. И не знаю, буду ли готов когда-нибудь.

Она глядит на него с удивлением, хотя удивляться тут нечему, этого следовало ожидать.

Нет, он ее не бросит, думает она. Они вложили в их отношения три года, три долгих года, и если они расстанутся, потребуется еще три, чтобы найти кого-нибудь и снова пройти этот путь. Она задумывается. Сначала нужно будет пережить потерю Генри, залечить сердечную рану, чтобы быть готовой к новой встрече, потом встретить подходящего человека, привязаться к нему, свить новое гнездо… Это займет слишком много времени. У нее нет этого времени. Он не может ее бросить.

Генри вдруг с воплем затыкает уши. Часы тикают так громко, что она едва слышит его крик, но видит пульсирующие на шее вены и раздутые ноздри. Он держится за голову, как будто у него мигрень, как будто тиканье проникло ему внутрь.

– Вынь из них батарейки, – читает она по его губам.

– Не могу! – качает она головой и крепче сжимает медальон. Он протягивает руку, чтобы сорвать медальон с ее шеи, но она успевает отшатнуться. – Ни за что! – кричит она. Вынуть из часов батарейку значит снова потерять тетю Кристал, потому что для нее эти тикающие часы все равно что бьющееся тетино сердце, которое она не может остановить. Но объяснить этого она тоже не может, особенно сейчас, когда часы тикают оглушительно, а она растеряна, расстроена и знает, что он не поймет ее объяснений.

– Это подарок, Генри!

– Это проклятие! – кричит он. – Вот что: либо я, либо часы. – Его глубокие темные глаза испытующе глядят на нее.

– И ты, и часы! – отвечает она.

– Нет, так не пойдет. – Он качает головой и начинает одеваться, швыряет вещи в сумку. Она бессильна ему помешать, сказать что-то или сделать. Остается только сожалеть о потраченных впустую днях и годах, о вложенном в него времени. Как она надеялась, как молилась, чтобы Генри оказался ее человеком – нет, не близким ей по духу, но мужчиной, с которым можно сделать шаг вперед. А время подошло. Три года, возраст. Сейчас самая пора, потом будет поздно.

Ребенок. Она до боли хочет ребенка. Она чувствует эту потребность во всем теле. Разум ее устраивает настоящее положение вещей, но внутри ее что-то гложет, точно голод или жажда, утолить которые способны только пища и вода. Эта пустота в теле, в сердце может быть заполнена только другой жизнью, созданной ею и взращенной. Любви ее парня недостаточно. Отсутствие новой жизни внутри превратилось в проблему, которая растет день ото дня. Время вскормило эту проблему. Она не может отмахнуться. Если она промедлит, потому что сейчас это кому-то неудобно, потом будет уже поздно. Он-то не знает, каково это – жить, сожалея о том, что пока не случилось. Страха и паники больше нет. Только оглушительно тикают часы – так что соседи вызывают полицию, жалуясь на шум из ее квартиры.

Женщина-полицейский сидит с ней, пока часы не успокаиваются. У нее добрые усталые глаза, сочувственный взгляд. Она говорит с ней тихим голосом, поит ее чаем. Полицейские уходят, когда она засыпает на диване, сжимая в руке медальон.

По работе ей иногда приходится объяснять посетителям, как пользоваться поисковыми системами в их библиотеке. И вот однажды приходит группа школьников, которым нужна ее помощь в поиске информации для школьного проекта. Она очень устала. Дома ее окружают пустоты, образовавшиеся в местах, где были вещи Генри. После его ухода пустое место образовалось и в сердце. С тех пор она почти не спит. Прошел уже месяц.

И вот она помогает одной девочке, объясняя, какие поисковые инструменты той нужны, и вдруг слышит звук, который заставляет ее замолчать на полуфразе и выпрямить спину. Она оглядывается по сторонам: откуда это? В тишине их огромной знаменитой библиотеки, как обычно, раздаются приглушенные голоса, скрип, шаги, шелест страниц, скрежет отодвигаемых стульев. Также читатели роняют книги, передвигают их на полках, кашляют, прочищают горло, чихают и сморкаются. Все это в порядке вещей. Но она слышит тиканье – причем не у себя на груди. И словно в ответ на далекий призыв ее собственные часы начинают тикать громче. Она сжимает их в ладони и идет по ним, как по компасу.

Тикает явно не среди школьников, сидящих за компьютерами. Окинув их взглядом, она отходит и ныряет в узкие проходы между пыльными книжными полками. Стук ее каблуков, как и тиканье, отражается от стен, от полок, от мраморного пола и многократно повторяется эхом. Это сбивает ее. Но чем дальше, тем тиканье становится громче, а ее часы отвечают, по-своему, в собственном ритме, отличным от того. Она на верном пути.

Наконец преодолев очередной книжный лабиринт, она понимает, что владелец часов сидит в отделе физики и их разделяет один стеллаж. Он там в углу, ему некуда деться, туда ведет единственный вход, он же выход. Она стоит и ждет с бешено бьющимся сердцем, паника которого резко контрастирует с размеренным тиканьем ее часов. Часы тикают так громко, что тот, кто сидит по ту сторону стеллажа, не может их не слышать.

– Алло? – раздается мужской голос.

Она делает шаг вперед, и вот он перед ней – владелец тикающих часов. Часы у него на запястье, в руках книга – «Нереальность времени» Мак-Таггарта, философский труд о времени и его течении. У нее захватывает дух.

– B-теория, – запинаясь произносит она.

– Вы читали? – с удивлением спрашивает он.

Автор доказывает, что течение времени – это иллюзия, что прошлое, настоящее и будущее сосуществуют в реальности, а время не имеет смысла.

Она ведь все время чувствует время. Она ни на миг не забывает о времени и хочет его понять.

– Вы тикаете, – замечает он.

– Да, и вы тоже, – отвечает она.

– Многих это раздражает, – продолжает он, внимательно глядя на нее.

– Только не меня.

Он похож на нее. Их интересы и желания совпадают.

И вдруг тиканье меняет свой ритм – либо ее часы отстают, либо его ускоряют ход, но происходит какой-то сдвиг во времени. Они оба ощущают эту перемену – она по биению своего сердца, а он по пульсу на руке, – пока тиканье их часов не становится одновременным. Теперь их часы бьются в унисон и с каждой секундой, с каждым мигом все тише и тише. Они оба свидетели этой волшебной перемены.

И неосознанная тревога, омрачавшая ее все это время, растворяется, точно облачко, стремительно промелькнувшее в ясном небе. Они оба с облегчением, медленно и глубоко, вздыхают. Свершилось. Улыбаются и делают шаг навстречу друг другу – одновременно, синхронно, разом.

В Прэри-Рок ценили взаимопомощь, самостоятельность и постоянство. Община в сотню домов на пятидесяти акрах[7]. Каждая семья отвечала за свою часть общей земли. В деревне были общие сады, виноградники, луга и земля, из которых жители могли взять в аренду надел под личное хозяйство. Когда владелец надела умирал, его потомки, с одобрения общины, могли продать свой дом и землю и в то же время получали для захоронения умершего участок целины, находящейся в общем владении. Новый участок они начинали осваивать – себе и общине во благо. Считалось, что земля, где лежат близкие, оживает и обогащается плодородной силой. Словом, смерть порождает жизнь.