Убийства в монастыре, или Таинственные хроники - Юлия Крен

София старалась не проронить ни звука. Она прикусила губу так, что проступила кровь. Кузены держали ее, платье превратилось в лохмотья, и хлыст разрывал ей спину. Ее кожа уже никогда не залечится до конца, а рубцы будут напоминать о злополучном дне, когда она не только терпела страшную боль, но и проклинала собственную жизнь как никогда раньше.

Она совершила ужасную ошибку, обратившись за помощью к Арнульфу! И не стоило рассказывать ему о своем даре! Он ведь был не кем иным, как предателем и трусом!

Воспоминание о его испуганном лице было невыносимее ударов хлыста. К его обычному страху перед болезнями и непогодой добавилась досада из-за ее способности запоминать все записанное. Она, конечно, выбрала неподходящий момент, чтобы похвастаться этим. Она должна была поступить мудрее и спокойно уговорить его — а не спешить, подгоняемая злобными голосами кузенов.

— Что ты такое говоришь, девочка? — пробормотал он и стал думать, не усилят ли ее злые слова грозу.

— Все, что я прочитываю, навсегда остается в моей памяти. Я не такая, как все, я ничего не забываю! — крикнула она.

Она не знала точно, что испугало его больше — ее редкий дар или неистовое топанье ногами. В любом случае, он решил один спрятаться от грозы и не вызывать на себя ни ярость братьев, ни небесный гнев. Он открыл дверь, передал ее разъяренным кузенам, а потом она попала под хлыст задыхающейся тетки Берты.

Тетка наконец в изнеможении упала на пол и с кряхтением вытянула перед собой больные ноги, как перевернувшаяся на спину дворняжка. Братья отпустили Софию, ожидая, что она упадет на землю в таком же изнеможении. Но она продолжала неподвижно стоять и не пыталась спрятать кровоточащую спину.

Она молчала день, потом еще один. На третий день началась горячка — но даже тогда из ее уст не вырвалось ни стона. Никто не знал, что именно вызвало болезнь — долгая погоня под дождем или порка. Ее лоб был горячим, губы разбухли и потрескались, но она не жаловалась, не просила воды и не теряла сознания. Жар утих, и одна из дочерей Берты, которая унаследовала тупость матери, но не ее злобный нрав, смочила пресной водой ее губы, с которых, как и со спины, свисали куски кожи. Ее глаза стали стеклянными, и она, казалось, ничего не замечала вокруг. Тетка Берта радовалась: ей удалось наказать высокомерную девицу. Братья смеялись, скосив глаза и раскрыв беззубые рты.

Только кузина со страхом смотрела на неподвижную Софию. Может, жар и вовсе лишил ее души и теперь она горит в аду? Может, страдания искалечили ее дух, как война изуродовала тело ее отверженного отца?

Кузина не знала, что София с тех пор как покинула монастырь, думала о его судьбе больше, чем когда-либо. Была ли она проклята, как и он? Или просто мир устроен так, что протест всегда наказуем?

Эта мысль причиняла ей еще большую боль, чем израненная спина. Но она по-прежнему не произносила ни слова, не жаловалась на боль, так что тетка в конце концов решила обратиться за помощью к Арнульфу.

Тот пришел, но старался никому не смотреть в глаза. Он успокоил всех, заявив, что опасный жар давно прошел. Однако вид молчаливой девушки пугал его.

— Что с тобой, девочка? — спросил он, запинаясь и недоверчиво оглядываясь, ему хотелось скорее покинуть эту грязную комнату. — Почему ты снова перестала говорить?

София не шевелилась.

— Этим ты только все усложняешь. Не думай, что мне безразлична твоя судьба...

Она не поднимала глаз.

— Конечно, я не могу взять тебя в жены... я не хочу, я слишком стар для этого. Ссоры с Карин я еще мог переносить, тогда я был молод и свеж. Могу себе представить, сколько злобных слов мне придется услышать от такой сильной девушки, как ты. Ты устроишь мне сладкую жизнь! Ты это доказала в тот день, когда за тобой пришли братья. Никак не могла замолчать, хотя такому старому человеку, как я, вполне хватает своих болячек и своей слабости!

София по-прежнему молчала, только тихонько пошевелила головой.

— София! Послушай меня! — продолжал он настойчиво. — Конечно, я понимаю, почему тебе так трудно переносить этот дом. Но мне не пристало плохо отзываться о твоей тетке. Она имеет право наказывать тебя, если ты не слушаешься, — и я никогда не вынуждал тебя противоречить ей.

София не произнесла ни звука, но ее взгляд оживился. Она приподнялась и повернулась к купцу спиной. Арнульф с отвращением отпрянул в сторону. Раны едва закрылись, и гной засох, превратившись в коричневатую корку. Больше никогда ее кожа не станет розовой и шелковистой, как в юности.

— Девочка, послушай, я не хотел этого...

Она заговорила медленно и скрипуче. Казалось, голос принадлежал не ей, а морщинистой старухе. Арнульф почти так и подумал, но потом она повернулась к нему лицом.

— Вы считаете, что мой дар от дьявола, — сказала она горько, — вы испугались его куда больше, чем мокрой грязи, стекавшей с моего платья.

— София...

— Молчите! Оставьте ваши сожаления при себе. Я знаю, зачем вы здесь. Вас, наверное, беспокоит мысль, что впредь вам самим придется залечивать свои раны и болячки...

— Я прошу тебя, девочка!

— ...а я знаю, что боль и желание, заботы и страсть для вас почти неотделимы.

Его лицо искривилось, будто он ощутил резкую зубную боль. На мгновение показалось, что он не станет прощаться и выбежит из комнаты, таким бледным он стал от стыда. Но он боялся, что его старческие желания могут стать известны остальным.

— Ты... ты расскажешь об этом своей тетке? — спросил он запинаясь.

Она не смотрела на него, неуклюже разглаживая рубаху поверх голого тела.

— Что вы предложите за то, чтобы я этого не делала?

Он колебался так же, как во время грозы, но тогда он все же отказал ей в помощи.

— Ты шантажируешь меня?

— Называйте это, как хотите, — ответила она. — В любом случае, мне кажется, что вам же будет хуже, если весь свет узнает о ваших необычных фантазиях. Я же хочу просто жить так как мне полагается, хочу читать и писать.

Он задумался. На какое-то время его лицо избавилось от страдальческого выражения и стало похоже на лицо купца, который предлагает хороший товар и хочет получить за него хорошую сумму.

— Я кое-что придумал, — неуверенно начал он и стал говорить быстрее, так, чтобы она не могла прервать его. — Я слышал, что кое-кто ищет такую, как ты. Если хочешь, я дам тебе возможность покинуть дом твоей тетки. Ты действительно обещаешь молчать?

Он сообщил о своих планах всей семье.

Жирная тетка сидела за столом. Она слушала, громко вздыхая, и снова не знала, оскорблял или возвеличивал купец своим предложением ее семью.

Льстивые слова Арнульфа отравлял тот факт, что они относились к ненавистной племяннице, которая стояла среди комнаты и не желала садиться. Но то, что хотя бы одна ее кровинка могла претендовать на столь высокую должность, смягчало Берту.