Весенние игры в осенних садах - Юрий Винничук

– Если тебя в женщинах интересует лишь лохматка, то почему бы тебе не заняться козами?

Он посмотрел на меня таким свирепым взглядом, что я подумал – сейчас грохнет бутылкой по башке.

– Ты это серьезно? – спросил, грозно высверкивая глазами.

– Ежели ты серьезно, то и я всерьез.

– Ну, тогда ты мудак!

Я ожидал худшего, поэтому воспринял Влодкову инвективу с пониманием. Он вскочил и с побагровевшей от ярости морденью пересел за другой столик.

– Слишком жестоко ты его приложил, – сказал Олько.

– Иначе не мог, мне просто тошно с ним общаться.

Неожиданно взгляд Олюся остановился на двух простушках, которые с философским видом сосредоточенно потягивали через соломинки какие-то мутные коктейли. Первая – симпатичная, худенькая, рыженькая, вторая – безнадежная толстушка. Рядом с девушками было два свободных кресла. Олюсь, не советуясь, схватил обе бутылки и, толкнув меня в бок, дескать, прихвати фужеры, почесал прямо к ним. Мне ничего не оставалось, как двигаться туда же, и пока я дошел до них, первый фонтан слов, выплеснутый Олюсем на девушек, иссяк и подошла очередь следующего фонтана. Поскольку Олюсь пришел первым и свое не упустил, мне досталось место рядом с толстушкой.

Ну, конечно, мой дружбан сразу положил глаз на рыженькую, и ему начхать, какими чувствами я воспылал к ее подруге, он уже уносил свою избранницу на крыльях словоблудства. У нее было поэтическое имя – Леся. Толстушку звали Олей. Это ж надо, подумал я, Оля – да это же самое подходящее имя для подруги моего приятеля с ласковым именем Олько. И когда мы вышли в туалет, я сказал ему об этом, на что Олюсь сделал ужасно удивленное лицо:

– Как? Тебе не нравится Оля? Ты не прав, не прав. Ведь я только ради тебя и подсел к ним. Ты посмотри, какие у нее сиськи. Да это же просто Памела Андерсон. Кроме того, у нее чудесные губы – большие, сочные.

– Ага, ты от нее в восторге? Чудесно. Я тебе ее дарю. Считай, что она твоя. Для меня же сойдет и рыжая.

– Ну нет, я так не могу. Ты же мой лучший друг. Да я никогда в жизни не посмею отбивать твою даму. Зачем тебе рыжая. Она же худющая, близорукая…

– Откуда ты взял, что она близорукая?

– Разве ты не заметил, как она жмурится? Стопудово, что носит очки. Ну сам подумай: ты – очкарик, она – в очках… Четыре линзы. Не-е-е, старик, она тебе не подходит. Да худышки ведь и не в твоем вкусе.

– Толстух я тоже не люблю.

– А разве она толстуха? Ну разве она толстуха? Во загнул! Да разуй глаза! У нее прекрасная фигура, она отнюдь не тумбочка. У нее есть талия. Ты видел, какая у нее талия? А ниже? Да там прямо европейский дизайн. Ты представь, как она станет к тебе задом. Представил? Так не отказывайся от своего счастья. За таким станочком тебе будет над чем поработать. Послушай меня, я тебе плохого не посоветую.

С тем мы и вернулись. Девушки с нами выпили, и язычки их быстро развязалась. Разглядывая захмелевшими глазами Олю, я пытался увидеть все то, что столь мгновенно подметил Олюсь.и постепенно стал склоняться к тому, что он все же прав. Худой, конечно, ее не назовешь, но и не была она слишком толстой. Все же она скорее толстушка, нежели толстуха. Отодвинув кресло назад, я обозрел ее корму и признал, что и здесь Олюсь не ошибся. Оля пахла, как яичница на колбасе. Я обнял ее за широкую талию и предложил выпить на брудершафт, после чего решительно сжевал с губ всю ее помаду. Моя рука опустилась ниже и остановилась на выпирающей седальнице: задок был тверд, как камень. Это меня заводило.

Однако напротив меня сидела Леся, и она привлекала меня больше. Она понравилась мне еще больше, когда Ольку так и не удалось поцеловаться с ней как следует – после брудершафта она всего лишь игриво подставила ему щечку. Тогда он пригласил ее танцевать. Я пригласил Олю. Она прижалась ко мне всем своим волнующимся телом, позволяя ощутить, как его много и какое оно упругое, а вовсе не размякшее. Она деловито обхватила мою шею и, потирая носиком под ухом, стала щекотать ее язычком. Я передвинул руку, доселе покоившуюся на ее спине, ближе к бюсту так, чтобы большой палец лег на грудь. Она также была твердой. Я нащупал пальцем сосок и погладил его, Оля тихо застонала и укусила меня за мочку уха, тесно прижавшись своим животиком к моему воспрянувшему блудню. Вся последующая программа сегодняшнего вечера предстала передо мной как на ладони: такси – Винники – вино – по комнатам. Фактически я был не против. Но мне нравилась Леся, и чем больше я с ней общался, тем сильнее к ней привязывался.

И, понимая, что поступаю по-свински, я пригласил ее на танец. Олюсь даже попробовал возразить, но Леся уже поднялась и пошла мне навстречу. В танце она прижалась ко мне так доверчиво, словно мы танцуем не впервые, а по крайней мере со времени выпускного школьного бала, ее тело покорно подчинялось моим рукам, она плыла в танце, как пушинка, а ее чарующее молчание, тоненькие пальчики, реагирующие на каждое движение моих, ее скрытный взгляд из-под ресниц – все это убеждало меня, что я ее интересовал больше, нежели Олько. Понимая, что позже может и не подвернуться такой счастливый случай, я спросил:

– Знаете, Леся, я бы хотел встретиться с вами отдельно. Наедине. Где бы я мог увидеть вас в ближайшее время?

– Это очень просто. В воскресенье у меня день рождения, соберутся все родные, и я вас приглашаю.

О нет! Вот так сразу – ив семью? Заметив мое смятение, Леся добавила:

– Не бойтесь. Вы у нас будете чувствовать себя как дома.

– Там будет и Оля?

– Нет. Это моя школьная подруга. Мы редко видимся.

После этого Леся назвала свой адрес в районе Нового Львова. Вернувшись к столу, мы ощущали себя заговорщиками, ничем не выдавая нашей тайны. Как ни в чем не бывало, Олько продолжал ухаживать за Лесей, а я – за Олей. Леся пила совсем мало, Оля же изрядно захмелела и пользовалась мной как вешалкой.

Покидая «Вавилон», каждый пошел провожать свою девушку. Оля жила на Мучной. Я поймал такси, мы сели сзади и всю дорогу целовались. Возле ее дома с удовольствием продолжили это приятное занятие. Но мне вдруг захотелось большего, и в сладостном экстазе я потянул Олю на Кайзервальд. Там припер Олю к толстенной липе, сорвал с нее джинсы и взял ее стоя, пьяную и глуповатую. Она ничуть не сопротивлялась, лишь пьяно пошатывалась. Луна радостно освещала ее белые ягодицы. Оля тихонько повизгивала, но никаким другим звуком не сигнализировала о приближении оргазма. Минут через двадцать эта гимнастика мне наскучила, я был пьяней вина, и пылкие чувства мои притупились. Но Оля и не думала кончать. Она ритмично подмахивала и, чтоб мне с места не сойти, могла махать так до самого утра. А я уже захотел свалить домой – и спать, спать, спать. И словно во сне вдруг представил Лесю – нежное создание, с которым секс непременно превратился бы в праздник, да и не столько секса я возжелал, сколько любви, мне захотелось снова пережить это прекрасное состояние влюбленности, когда вокруг тебя все расцветает и взрывается страстью…