Воры, вандалы и идиоты. Криминальная история русского искусства - Софья Багдасарова

Раз законы Российской империи не для тебя писаны, то хотя бы эти блюди.

Гохманы работали аккуратно – почти безошибочно подражали шрифтам и начертаниям букв на подлинных находках, читали научные статьи, подгадывали под известные уже события из истории древней Ольвии, кусками копировали древнегреческие фразы из привозных книг. А после к какому-нибудь коллекционеру, скажем, из Николаева или Киева, приходила простая крестьянка Анюта. «Мужик мой копал колодец, – говорила она, – и вдруг, смотрите, какой там кинжал старинный нашелся и вот даже золотая коруна». Местные музеи такая зараза тоже не обошла. Когда в 1896 году скучный и скрупулезный лифляндец Эрнст Романович фон Штерн стал директором Одесского музея и стал разбираться, что там имеется, то за голову только и схватился, столько подделок в его новом хозяйстве успело завестись на полках. Тут и посуда глиняная с чернофигурными росписями, и статуэтки терракотовые, нарочно разбитые, а потом склеенные – для придания им древнего вида. И состаренные плиты мраморные с надписями. И, конечно, золотые украшения, с узорами и надписями. Директор фон Штерн даже завел для всех этих сомнительных вещей отдельный шкап, который все наполнялся и наполнялся по мере изучения фондов.

Но что вы нам морочите голову за Очаков и Одессу, когда в меню было написано «Париж», скажете мне вы – и я соглашусь с вами. Потому что как бы ни была прекрасна Одесса, где пряный аромат акаций и неотразимого света луна над темным морем, но Париж – это таки Париж!

Впрочем, для начала нам необходимо будет посетить Вену – тоже необыкновенно шикарный город. Именно там в 1895 году в одной из газет появилась небольшая заметка про то, как крымские крестьяне ненароком разворотили курган, полный золота, и теперь скрывают свои находки от конфискации злым царем. Почву надо готовить, и Гохманы готовили венскую почву. Все европейские музеи тогда желали иметь причерноморское золото, и почему же нет, когда да? В Кракове была пара золотых сандалий из Ольвии, во Франкфурте – ожерелье, в московском Историческом музее – узорные сосуды, все выполнено с необыкновенным изяществом и вкусом, но кто б знал, что не древними мастерами, а наемными ювелирами по заказу братьев?

Вот и Венский музей с надеждой встретил приезжего из Российской империи, который имел с собой увесистый саквояж и выглядел, как первый франт с Дерибасовской. И отправил на переговоры с ним директора Императорского музея по фамилии Бухер и директора Музея прикладного искусства по фамилии Лейшинг.

– Здравствуйте, – сказал вошедший. – Меня зовут Шепсель Гохман, и мне раз на тысячу лет повезло. Совершенно случайно я получил золотые вещи из раскопанного кургана и теперь имею их предложить вашему вниманию.

Завороженно смотрели герр Бухер и герр Лейшинг на сокровища, которые появлялись из сумки приезжего негоцианта. Сначала он выложил золотые пряжки-фибулы, затем серьги, достойные царицы израильской. Раззадорив австрийцев закусками, Гохман подал основное блюдо. Посредь стола, что твой кочан капусты, он водрузил золотой шлем, покрытый рельефами с фигурками людей и животных.

Это был парадный шлем, который потом получит прозвание «Тиара Сайтаферна», по имени царя, выбитого на нем. А еще позже, когда грянет парижский скандал, эту штуку станут называть просто «Одесская тиара», потому что конкретно про Малую Арнаутскую они там в переносном смысле не слыхали, ведь Бендер еще не родился.

Ай, как восхищались австрийские искусствоведы тонкой работой, фризом из скифских племен, с которым имели проблемы – о чем давно было известно из других памятников, найденных в Причерноморье. Найденных со сценками из «Илиады», скифскими всадниками, растительными узорами! Различные ученые изучили тиару со всех ракурсов и всех сторон. На одном из поясков вилась по-гречески надпись: «Царя великого и непобедимого Сайтаферна. Совет и народ ольвиополитов».

То есть жители полиса Ольвия преподнесли ее в дар правителю одного до того, как Гохманы открыли свою контору, имейте в виду.

Очаковский антиквар за тиару попросил у Императорского музея огромную сумму. Но, увы, венцы не решились на покупку, говорят – откуда у нас такие деньги?

Но может, что-то еще повлияло на их решение? Шепсель Гохман был умный человек, и он судил здраво – он взвесил себя и решил, что ему нужна помощь европейских торговцев. Может, это были люди, которые уже раньше помогали ему торговать античным золотом с Европой? Или просто вдруг завязалось новое полезное знакомство?

Тут в нашей истории появляются два венских антиквара.

Первого звали Антон Фогель, а от второго уцелела только фамилия, и звучит она как «Szymanski». Ничего не могу сказать про прошлую биографию вышеизложенного Шиманского, несмотря на подозрительную фамилию. А вот венский торговец антиквариатом Фогель с Маргаретенштрассе начинал коммерческую карьеру в городе Николаеве, откуда потом и съехал в Австро-Венгерскую империю. С Шепселем Гохманом оба австрияка сговорились быстро, он отправился на родину, оставив им тиару. Они отчалили в Париж.

Итак! Цветущие каштаны и бульвары! Вот наконец мы добрались до вас.

* * *

Вы будете смеяться, но о покупке великого шедевра под названием «Тиара Сайтаферна» музей Лувр объявил первого апреля.

Сделке предшествовали переговоры и расшаркивания. Венцы Фогель и Шиманский представились французам как «приезжие из Одессы антиквары», но при этом показали им весь свой европейский лоск. Они очаровали представителей Лувра – месье Кемпфена и месье де Вильефосса. Лучшие эксперты облизали и обнюхали золотую тиару со всех сторон и нашли ее истинным совершенством III века до нашей эры.

Особенно же приятно французским музеям было бы купить то, на что не нашел денег Императорский музей Вены. И теперь же те будут сидеть и завидовать! Но дорого, очень дорого. А тут Фогель с Шиманским шебуршат, подстегивают: «Нас уже ждут в Британском музее! Шлют телеграммы! Тоже хотят купить!» И как бы высоко ни задрали приезжие цену на тиару – 200 тысяч франков, но Лувр с помощью меценатов и дотации правительства нашел деньги на покупку золотого шедевра древнего ювелирного искусства, точнее скажем – торевтики.

Тиару поместили в витрину в Лувре. Фогель и Шиманский вернулись в Вену. На следующий год там состоялся суд. Но не про то, что вы подумали. Это просто Шепсель Гохман подал на них иск, что из 200 тысяч выручки компаньоны отдали ему только 84 тысячи, а остальное оставили себе как комиссионные. Ибо неправда сказано, что ворон ворону глаз не выклюет.

А тиара все лежит в витрине Лувра и лежит, смотрят на нее туристы любопытствующим взором, читают этикетку, где рассказывается, что вон, слева, Ахилл с Патроклом, а справа Одиссей с пленною Брисеидою, а вокруг скифы скачут и коровы их мычат.

Российские ученые, которые об ольвийские «древности» уже порядочно обожглись, взволновались, конечно, по поводу такого экспоната в Лувре.

Доклады делали и статьи писали. Мол, поддельщик в надписи в падеже ошибся, и прочие мелочи. Но французские ученые такими публикациями вальяжно пренебрегали. Но вот выступил немец – знаменитый археолог и знаток античности Адольф Фуртвенглер. На немецком языке, понятном всякому культурному человеку, он подробно описал, что рисунки на шлеме представляют собой на самом деле коллаж, скомпонованный с античных вещей с разбросом в несколько веков и тысячи километров друг от друга. И на одном подлинном предмете эти мотивы никогда не могли бы встретиться просто по теории вероятности.