Побег из Северной Кореи. На пути к свободе - Ынсун Ким

Благодаря этому магическому средству я быстро получила место официантки в южнокорейском ресторане. Условия были куда лучше, чем в пекарне, люди симпатичные. Благодаря сестре я понемногу встала на ноги.

Однажды, через четыре месяца после моего приезда, Кымсун сообщила мне с радостью и сожалением:

— Мне позвонила мама. Она еще раз пыталась вернуться на ферму, повидать Чанг Цзяна… Все плохо обернулось. Маме плохо, она хочет приехать к нам.

Вот так мы снова собрались вместе. Моя мать, в свою очередь, обзавелась фальшивыми документами, и мы все трое поселились в одной комнате.

В Шанхае, городе в полном экономическом расцвете, мы начали новую жизнь. Кымсун первая адаптировалась и встала на ноги. И влюбилась в китайского парня! Я привыкала медленнее, зато в ресторане познакомилась с южнокорейской культурой. Это был мой первый контакт с нашими братьями-«врагами», и он прошел скорее удачно. Они говорили на нашем языке с другим акцентом, но ели то же, что и мы. Можно понять. В школе я учила, что Южная Корея — «прислуга американских империалистов», что она в любой момент может на нас напасть. В Шанхае я впервые могла составить собственное мнение. Я начала смотреть южнокорейские телепередачи, поскольку там было меньше рекламы, чем на китайских каналах. Я впитывала информацию, которой мне до сих пор не давали. И постепенно я стала фанаткой корейских передач, открыла К-Рор и музыкальные группы, ставшие звездами в Китае. Я всегда буду помнить мой первый музыкальный CD!

Главное, что улучшилось наше материальное положение. Моя мать то же нашла себе работу. Она стала дом работницей у двоих южнокорейских бизнесменов, которые работали в Китае и делили большой дом. Это были люди щедрые, и они очень обрадовались, когда нашли в Шанхае работницу, говорившую на их языке. Мама зарабатывала 800 юаней в месяц (примерно 160 евро тогда), что неплохо. Когда хозяева уезжали на родину в отпуск, они оставляли нам ключи от дома, чтобы мы могли там жить. Какой комфорт после трущоб, в которых мы жили семь лет… Однажды накануне Соллеаля, корейского нового года, они даже оставили нам стодолларовую купюру, прежде чем улететь в Сеул. Это был праздник!

* * *

Понемногу мечта уехать в Южную Корею стала вертеться у меня в голове. В Шанхае, благодаря выходцам из Южной Кореи, которые так мило с нами обходились, я обретала свои истоки, родной язык и более правильный взгляд на вещи. Но я не могла ни учиться, ни надеяться на хорошую работу, ни на получение когда-либо официального статуса. Я не хотела оставаться беспаспортной или жить по фальшивым бумагам всю жизнь. Здесь все-таки мы жили в вечном страхе перед арестом. В Южной Корее я смогла бы наконец выйти из тени. Возможно, даже вернуться к учебе. В самом деле, я узнала, что там правительство предоставляет южнокорейское гражданство беженцам из Северной Кореи. Если будет доказано, что они не шпионы!

Проблема в том, чтобы добраться до Сеула. Ведь китайская полиция ведет наблюдение за южнокорейским посольством и консульством. Этим путем пройти невозможно. Единственный выход — отправиться в нашу «землю обетованную» через другую страну. Только как это сделать? Паспортов у нас нет.

Путем расспросов мы узнали, что есть нелегальные пути в Южную Корею. Но надо платить, и дорого! И к кому обращаться?

Подруга с работы украдкой дала нам номер телефона «проводника». В 2006 году, набравшись храбрости, я позвонила по загадочному номеру. Мне ответил резкий мужской голос. Он объявил мне условия сделки: 20 тысяч юаней (почти две тысячи евро) наличными за каждого в Китае, потом такая же сумма кредитной картой, когда мы доберемся до пункта назначения, Сеула. Колоссальная сумма для нас! Я спросила о деталях.

— Откуда мы отправимся? Это опасно? Мы точно доберемся благополучно?

Вопросы сыпались с моих губ один за другим. Но мужчина был не слишком разговорчив и не расположен беседовать. Он, очевидно, не хотел задерживаться у телефона. Его ответы были неопределенны. Единственное, в чем он уверен — цена! Он, впрочем, добавил, что через несколько дней отправляется группа, и если мы хотим к ней присоединиться, надо быстро решать. Очень быстро.

Предложение можно принять или отвергнуть, результат не гарантирован. И все риски на нас.

В течение трех дней мы колебались. Готовы ли мы все поставить на карту? Снова пуститься в путь и бросить тот небольшой уют, который мы смогли обрести за два года в Шанхае? Есть ли у нас еще смелость рискнуть арестом на границе и последующей отправкой в ад Северной Кореи? Кроме того, вид у проводника немного подозрительный. Когда мы снова говорили по телефону, он пытался вымогать у нас еще больше денег.

Кымсун приняла решение: она останется в Китае. Она не захотела расставаться со своим сердечным другом.

* * *

В этот раз я проявила твердость. Я решила уехать. Столкнувшись с моей решительностью, мама дала себя убедить и согласилась последовать за мной. Возможно, она не хотела, чтобы я одна подвергалась опасности. 2006 год, уже скоро девять лет, как мы во всех смыслах блуждаем. Мы не хотели провести остаток жизни, трепеща при мысли об аресте, грубом обращении и новой отправке в страну, где нам не будут рады.

Мы хотели, чтобы у нас было настоящее будущее. Итак, мы собираем свои сбережения и даем согласие проводнику. Я объявила своему начальнику, что должна оставить работу официантки, не вдаваясь в подробности, которых он у меня, впрочем, и не требовал. Думаю, он понял…

По телефону проводник дал мне тайные указания: встречаемся на монгольской границе.

Последний этап перед раем — или снова адом.

Выйдя из автобуса, я позвонила проводнику, как было договорено, чтобы дать ему знать о нашем приезде. В толкотне вокзала Эренхота мы тревожно ждали нашего подозрительного освободителя. Я чувствовала себя прескверно. Мы находились в маленьком приграничном городке китайской провинции Внутренняя Монголия. У меня было такое впечатление, словно мы затеряны на краю света. Эта провинция граничит с Монголией, независимой страной, веками боровшейся против Китая; через Монголию мы должны бежать, судя по общим объяснениям, которые мне удалось вытянуть по телефону. Мы зависели от всех: пограничников, полицейских, и даже от этого проводника, который все еще не внушал мне доверия.

Мы с мамой только что пересекли половину Китая со сбережениями, спрятанными в одежде, и со страхом в душе. Мы сначала сели на поезд до Пекина, потом направились автобусом на северо-запад, прямо к монгольской границе.

Эренхот — последний китайский город на пути к Улан-Батору, монгольской столице. Но для того, чтобы попасть в Улан-Батор, надо сначала пересечь огромные пустыни. Приближался час истины. О дальнейшем сценарии побега мы знали только то, что получим свободу только в том случае, если китайских пограничников получится в вести в заблуждение. В случае провала мы рисковали отправиться в Северную Корею.

Внезапно ко мне подошли двое мужчин бандитского вида: проводники. Как только был установлен контакт, они спешно потащили нас к своей машине. Но в автомобиле все осложнилось. Вместо того чтобы успокоить нас и рассказать о плане, они сразу заговорили о деньгах. Двое китайцев корейского происхождения были подозрительны и требовали, чтобы мы немедленно отдали деньги за переход. Моя мать не поверила и стремительно вытащила меня из машины.