Собственные записки. 1829–1834 - Николай Муравьев-Карсский

Я уже полагал поездку свою тщетной и все известия, доставленные от лазутчиков о приближении неприятеля, ложными, как, окинув взором весь противоположный берег долины, заметил на оном нечто белеющееся верстах, по крайней мере, в десяти от меня в прямую линию. Виденное мною было похоже на несколько небольших палаток, расположенных около одной большой, имевшей более вид выбеленного памятника; спереди его было что-то черное, что можно было принять за укрепление. Мы долго вглядывались в сей предполагаемый лагерь или кладбище, которое по приметам моим должно было быть около селения Квели или Чабории; ибо я весною был в тех местах. Иные полагали, что то был лагерь и что казавшееся нам памятником была палатка начальника; но окружавших палаток было слишком мало, и притом по всему пути, по коему нам казалось, что войско могло пройти, не видно было ни одной живой души. А потому я решился дождаться возвращения войскового старшины Александрова, которого я, выезжая из лагеря, послал с партией вправо для обозрения горы Улгара и которому приходилось почти поравняться против Квели. Александров вскоре возвратился. Он был так оплошен, что ничего не заметил; над ним посмеялись, побранили его и, как уже было поздно, то в ту сторону другого разъезда я не послал, а, взяв все нужные осторожности, расположился ночевать. 1 июня я пододвинулся со всем отрядом вперед, с тем чтобы, заняв позиции на высотах против Цурцхаба, где я накануне был, послать осмотреть порядком казавшийся лагерь и, едва только стал ставить войска на позиции, как послышались мне вправо по Ахалцыхской дороге отдаленные пушечные выстрелы; а потому, не скидывая даже ранцев с людей, я повернул направо в намерении пройти берегом Поцховской долины до места сражения, которое должно было быть в долине сей около Дигура. Но поперечные глубокие овраги затруднили движение мое так, что я прибыл к спуску с горы Улгар уже перед сумерками. Пушечные выстрелы были уже довольно близки, но ни огня, ни сражающихся не было видно за высотами; неприятельский же лагерь, против которого я уже почти совсем находился, был явственно виден: нас отделяла от оного только Поцховская долина, имеющая в сем месте не больше трех верст ширины и препятствовавшая мне идти прямо на лагерь по крутизне и высоте берегов.

Не теряя времени и не смотря на усталость пехоты, которая все время шла почти снегом и перетаскивала по трудным местам орудия, я стал спускаться с Улгара по каменистым ступеням и косогорам оного. Но прежде чем продолжать описание сие, считаю нужным приложить здесь еще описание местоположения, на коем происходили сражения 1 и 2 июня, после чего и описание дел сих будет уже гораздо внятнее.

Поцховская долина разделяла завоевания наши прошлого года от земли аджарцев. Правый берег оной, по возвышенностям коего лежала дорога, ведущая из Ахалцыха в Ардеган, была нам довольно известна, ибо по ней часто войска ходили; левый же берег навещали мы только разъездами и экспедициями, а потому дороги, ведущие в Аджару и Шавшет[40] (по коим пришел кегия[41] с войском) нам были неизвестны. Река Поцхо неглубока и удобопроходима вброд почти везде, но спуски к ней и подъемы по ту сторону были весьма затруднительны и даже не везде проходимы. Главное из сообщений с правого на левый берег находится против селения Дигура, верстах в 25 или 30 от Ахалцыха. До сего места дорога из Ахалцыха, следуя низом ущелья, идет в теснине; далее, подымаясь на Улгар, она идет по возвышенностям и отдаляется от реки Поцхо; но хотя против Дигура и не имеется большего спуска (ибо дорога идет около самого берега), зато подъем на противоположную сторону весьма затруднителен: он идет по каменным ступеням, по коим я не провозил даже орудий в зимней экспедиции своей, ибо каменная дорога сия в иных местах так узка, что только одно колесо орудия может пройти, с другой же стороны надобно его поддерживать рычагами, и самое место по крутизне своей не везде позволяет людям идти подле дороги, и сие была главная дорога, ведущая в Аджару и Шавшет. От сего места, т. е. Дигура, вниз левый берег реки вообще командует дорогой, по которой следуют из Ахалцыха, на близкий ружейный выстрел; а потому войско, в сей теснине идущее, всегда подвержено выстрелам из лесистых возвышений, с обеих сторон к ней приближенных. В одном месте дорога несколько подымается по покатости горы карнизом и огибает отрог, плотно упирающийся к реке и закрывающий все протяжение ущелья для того, кто спускается с Улгара. Вот почему и я, спускаясь с сей горы, слышал уже очень близко выстрелы, но не мог за сим отрогом (имеющим около полуверсты) видеть сражающихся, так равно и они меня не видели и не знали о моем приближении.

Мне нечего было опасаться, чтобы Бурцов мне не содействовал. Другой бы отдельный начальник, может быть, опираясь на содержание бумаг, получаемых от Паскевича, и уклонился бы к Ахалцыху, оставив меня одного; но Бурцов знал меня, я знал его, и мы взаимно были слишком уверены друг в друге, чтобы малейшее сомнение могло на нас подействовать, и мы решительно оставляли без внимания все подобные наставления, стремясь только к одной цели – встретить и разбить неприятеля.

Мы брали на себя и ответственность в случае неудачи, ибо Паскевич, опираясь на свои повеления, мог бы всегда обвинить нас. Мы сие знали; но, движимые чувством обязанности своей, ни минуты не колебались и шли каждый со своей стороны вперед.

Сергеев с казаками и мусульманским полком несколько опередил меня и, остановившись у подошвы Улгара, послал спросить меня, что ему было делать. Кавалерии, в самом деле, нечего было делать в сей теснине; а потому я приказал батальону 40-го егерского полка, шедшему с двумя горными единорогами впереди, оставив после спуска с Улгара дорогу, подняться прямо на отрог, отделявший меня от сражавшихся, и по открытии неприятеля немедленно начать действия из своих орудий; ибо я предполагал, что турки, заняв ущелье и атакуя Бурцова, должны были тотчас находиться за сим отрогом, обращая к нам свой тыл. Становилось уже темно.

Находившийся при мне Генерального штаба подпоручик Ковалевский отпросился у меня вперед, дабы осмотреть с вершины отрога неприятеля. Ковалевский был храбрый офицер, но молодой, неопытный, ветреный и неосновательный. Он поскакал вперед и, возвратившись, донес мне, что неприятеля на нашем берегу реки не было и что под отрогом находился не неприятель, а наша пехота, которая перестреливалась с турками через реку; почему я и рассудил, что труды егерей, подымавших в гору свои два единорога, будут совсем напрасны и послал их вернуть назад почти в то время как они уже достигали самой вершины отрога. Я послал также остановить Фридрикса, посланного мною также с сильной колонной пехоты по дороге карнизом. Колонна эта должна была показаться в тылу у турок в то самое время, как майор Забродский с егерями выстроился бы на горе и открыл бы по неприятелю огонь. Егерям я приказал вернуться назад и идти также по обыкновенной дороге, а Фридриксу сделать через реку налево два пушечных выстрела, дабы дать о себе знать сражавшимся и ободрить наших.