Социальная история советской торговли. Торговая политика, розничная торговля и потребление (1917–1953 гг.) - Джули Хесслер

как не кооператив?» [Труды I Всероссийского съезда Советов народного хозяйства 1918: 297][90]), центральной экономической администрации даже пришлось убеждать местные власти оставить кооперативы в покое. Например, на Первом Всероссийском съезде Советов народного хозяйства в мае 1918 года заместитель председателя ВСНХ (Высшего совета народного хозяйства РСФСР) В. П. Милютин, уполномоченный объяснить политику власти в отношении кооперативов, призвал делегатов быть терпеливее к потребительским ассоциациям:

Милютин: Те сведения, которые мы получили с декабря и января, говорили о том, что пока кооперация оставалась вне рамок правильных взаимоотношений с советскими органами – естественно тут прокатилась целая волна разрушения кооперации на местах (возглас с места: ибо там была и спекуляция!). Здесь не только спекуляция была. Естественно было то, что, конечно, новая власть должна была создать свои органы и, конечно, по существу такое колоссальное количество, как 23 тысячи потребительных <sic!> кооперативов в России и около 15 тысяч кредитных кооперативов, она сразу не смогла увлечь на новый путь. <…> на местах были сепаратные захваты отдельных кооперативов, и эти сепаратные действия, страшно несогласованные, часто вызывались случайными соображениями и мотивами [Там же: 438].

Похожие разговоры звучали на многих собраниях большевиков, особенно в присутствии чиновников из администрации продовольственного снабжения. Хотя центральное правительство выпустило серию запретов на «национализацию» и «сепаратистские» закрытия кооперативных магазинов, те продолжали происходить в течение всего 1918 года. Тем временем в кооперативное управление вмешивались местные советы, совнархозы и комитеты бедноты (комбеды): чтобы помешать обеспеченным гражданам покупать товары, они распускали правления кооперативов или назначали в принудительном порядке в их состав известных коммунистов, устанавливали немыслимые налоги, реквизировали товары и денежные активы и вводили правила, не советуясь с членами кооперативов [Дмитренко 1966а: 297–298; Кабанов 1973: 164, 173, 187–188; Дмитренко и др. 1978: 78–81].

Несмотря на все изменения, навязанные большевиками кооперативам, недоверие власти к последним на протяжении Гражданской войны не ослабевало. Напротив, как и в случае с войной против рынка, победами Красной армии в 1919 году подогревались максималистские требования о замене потребительских кооперативов национализированными «коммунами», которые не просто будут находиться «под надзором» государственных органов, но и полностью встроятся в государственный аппарат. Эти аргументы были озвучены на IX съезде РКП (б) в марте – апреле 1920 года, на котором, по описанию ряда авторов, относительно кооперативов были высказаны мнения от «враждебных» до «нигилистических». Те же аргументы вновь прозвучали на чрезвычайно воинственном по атмосфере II Всероссийском продовольственном совещании в конце декабря того же года [Три года борьбы с голодом 1920:13–14; Ленин 1958–1965,38:164–165; Давыдов 1971:177–180; Дмитренко и др. 1978:110–111]. Несмотря на то что на обоих съездах политическое окружение Ленина отвергло эти требования, в них отразились настроения, широко распространенные среди рядовых коммунистов.

Чем же была обусловлена неприязнь коммунистов к кооперативам теперь, когда дореволюционное руководство последних было устранено и они успешно занимались распределением товаров? В литературе, посвященной кооперативам, указывается несколько причин. Во-первых, марксизм в утопической трактовке большевиков предполагал переход от экономики, построенной на торговле, отдельных корпоративных субъектах и традициях рынка, к экономике, в основе которой лежат коммуны и распределение товаров по потребностям. Во-вторых, недоверие большевистского правительства к кооперативам укоренилось в результате происходивших между ними в 1917–1918 годах столкновений и компромиссов; оно только укрепилось за месяцы и годы, последовавшие за фактическим государственным переворотом, поскольку представители кооперативов продолжали просить о повышении цен и прочих уступках в пользу норм рыночной экономики. В-третьих, несмотря на то что к началу 1921 года коммунисты уже полностью завладели Центросоюзом и губернскими кооперативными союзами, в первичных кооперативах (то есть самих магазинах) с момента объявления НЭПа работали дореволюционные «кооператоры», а иногда даже бывшие кулаки и частные торговцы. Наконец, потребительские кооперативы, вероятно, страдали из-за сельскохозяйственных и в особенности производственных кооперативов, которые по большому счету не были затронуты военным коммунизмом и укрыли часть производителей-капиталистов от национализации, позволив им перестроить свои фабрики в «артели» [Кабанов 1973: 249; Дмитренко и др. 1978: 87,125]. На этих реальных и надуманных основаниях почти все большевистские лидеры на протяжении Гражданской войны считали кооперативы куда менее надежными, чем государственные и муниципальные торговые предприятия.

В революционный период социалистическая распределительная сеть, конечно, не ограничивалась кооперативами: в нее входили Петрокоммуна и Московский продовольственный комитет; также в торговлю были вовлечены и несколько других государственных органов. Из первой главы читатели вспомнят, что в изданном в ноябре 1918 года декрете «Об организации снабжения» было установлено, что небольшие лавки подлежат «муниципализации», а крупные заведения должны быть «национализированы» или подчинены центрам, синдикатам или главкам (отраслевым органам снабжения), координирующим поставки определенного ассортимента товаров. Большинство из них занималось исключительно снабжением, поставляя товары в муниципальные органы распределения и кооперативы, но некоторые брались и за прямой сбыт товаров населению. Как следует из недавно опубликованных протоколов президиума ВСНХ за 1919 год, в тот год ответственных за экономическую политику беспокоила организация розничной торговли главками и национализированными фабриками, однако, судя по количеству таких обсуждений, случаев прямого сбыта было немного [Протоколы Президиума ВСНХ 1991–1993, 2: 66, 69, 93].

В отсутствие комплексной сети государственных магазинов в революционный период потребительские ассоциации неизбежно становились основой социалистического распределения. Такой порядок был выгоден новой власти, и в последующих декретах она расширила сферу действия потребительских кооперативов и еще сильнее привязала их к государству. Начиная с первых распоряжений о потребительских кооперативах, изданных весной 1918 года, политические решения советской власти постепенно приводили к разрушению финансовых, организационных и коммерческих основ кооперативного движения и перестройке их в единую бюрократическую систему под управлением государства. В этом качестве кооперативы выполняли жизненно важные для зарождающейся плановой экономики функции распределения – эту роль они сохранят на протяжении всех последующих десятилетий советской власти. Однако вместе с тем в глазах многих большевиков кооперативы имели один существенный недостаток: за революционный период кооперативы, подобно рынкам и заведениям сектора услуг, хотя и в несколько меньшей степени, образовали серую зону социалистической экономики. Такое положение вещей также просуществует с зарождения Советского государства до его заката – до времени, когда под словом «кооператив» будут понимать вновь узаконенные формы частного предпринимательства.

Рационирование, «товарообмен» и контроль цен

Реорганизация большевиками кооперативов была одним из проявлений бюрократизации – организующего принципа социалистического распределения в первые годы его существования. Большевистские теоретики надеялись, что этот принцип в конце концов распространится на все аспекты экономической жизни и рыночная «анархия» уступит всеобъемлющему рациональному плану. Хотя военный коммунизм как попытка продемонстрировать превосходство бюрократических методов координации производства над рыночными с треском провалился, результатом чего стало ускоренное «стратегическое отступление»