Клиника верности - Мария Воронова

Жанна вытряхнула из чайника старую заварку, насыпала новой, покрепче. Достала скудное угощение — сушки и несколько конфет «Снежок», подаренных сердобольной пациенткой. Она истово копила деньги на детское приданое: взяла больше смен, носила с работы больничную еду, борщ и каши, которыми брезговали больные, разогревала на следующий день. Если есть их очень горячими, можно не почувствовать мерзкого вкуса. Теперь она горько жалела, что отдала Тамаре «абортные» деньги, они пришлись бы очень кстати.

Линцов сел на край дивана и обхватил кружку ладонями. Отопление в клинике работало еле-еле, все мерзли.

— Вы прокапали Смирновой антибиотик? — строго спросил Линцов, но Жанна знала: это он так, для поддержания разговора. В ее исполнительности никто не сомневался, даже заведующая.

— Да.

— А давление померили?

— Конечно. У всех нормальное.

— А… — Линцов явно не знал, что бы еще спросить.

Помолчали. Грызли сушки, прихлебывали чай. В обществе терапевта Жанна чувствовала себя спокойно и уютно. Она осторожно покосилась: если приглядеться, Линцов очень даже симпатичный мужчина. Только в вяленом виде, тут же оборвала она себя. Нет, в самом деле — причесать, раскормить, подарить другие очки… Обласкать, чтобы ушло это затравленное выражение глаз… Сдаться ему, чтобы он почувствовал себя победителем…

Она поправила прическу. А почему бы и нет? Бедный доктор изнывает без женской ласки, но среди институтских дам прочно считается мужчиной второго сорта, с которым женщина не может иметь дела, не уронив себя. Связаться с ним значило заявить: «Совсем плохи мои дела, раз я польстилась на такое».

Но не в ее положении привередничать.

Жанна подвинулась чуть ближе и закинула ногу на ногу так, чтобы из-под халата выглядывало колено. Сейчас она быстренько его окрутит, а срок ее беременности вполне позволит смухлевать и объявить ребенка произведением Линцова.

Увы, доктор оказался настолько скромен, что мгновенно опустил долу свои жуткие очки.

— О, «Ярмарка тщеславия»! Вы читаете?

Жанна кивнула. Оказалось, оба любят английских писателей, Диккенса и сестер Бронте, а Линцов читал и более ранних авторов, Смоллета и Филдинга. Через минуту оба увлеченно беседовали о литературе, причем Линцов говорил так интересно, что Жанна забыла и о его некрасивости, и о собственном плачевном положении, и даже о том, что ей необходимо соблазнить Линцова.

— Простите, я, наверное, вам надоел, — опомнился он часа через полтора.

— Что вы, Аркадий Семенович! Мне так интересно!

— Мне тоже. Но время позднее. Нужно идти в реанимацию, я там наблюдаю тяжелый инфаркт, да и у вас наверняка есть работа.

— Только расклеить анализы.

— Ну вот! А я вам голову морочу! Расклеивайте и отдыхайте, ведь неизвестно, какой будет ночь. Если что, вы знаете, где меня найти! — произнес он театральным трагическим шепотом.

— Если что, вы тоже, — лукаво ответила Жанна.

Теперь у нее была новая цель — женить на себе Линцова. Эту цель она поставила перед собой, совершенно не задумываясь, что получится, когда она ее достигнет. Просто Жанна хотела, чтобы штамп в паспорте избавил ее от клейма шлюхи, которое прилипнет к ней, как только ее интересное положение станет заметным. Муж станет худо-бедно заботиться о хлебе насущном для нее и для ребенка, которого он будет считать своим. Она будет ласковой и послушной женой и годами нежной преданности искупит свой обман.

Медсестры, большей частью жены необразованных людей, станут ей завидовать…

Но, представляя себе пышную свадьбу, неискренние поздравления подруг, Жанна ни секунды не думала, что за все это ей придется расплатиться жизнью рядом с человеком, который ей физически неприятен.

* * *

Следующим утром она задержалась на смене — поболтала с подружками, дождалась, пока принесут завтрак с больничной кухни, чтобы не тратиться на еду. Потом одной из пациенток стало плохо, и Жанна, хоть официально ее уже не было на работе, сделала кардиограмму. Врач, Наталья Семеновна, тепло поблагодарила ее, заметив, что Жанна записывает ЭКГ лучше всех сестер отделения. Действительно, у нее была редкая для женщины способность управляться со сложными приборами.

В вестибюле она неожиданно столкнулась с Тамарой. Та снимала перед зеркалом дорогое пальто. Жанна с завистью посмотрела на ее черные брючки и обманчиво простой джемпер. Внешняя скромность этих вещей никого обмануть не могла.

«Конечно, куда мне против нее, — подумала Жанна мрачно, — с моими уродскими шмотками и ботинками фабрики «Скороход»».

Почувствовав ее тяжелый взгляд, Тамара обернулась. Презрительно фыркнула и направилась к лестнице.

Этот смешок ранил Жанну в самое сердце. А вдруг Тамара смеется над ней вместе с Ильей? Вдруг они вместе хохочут над наивной дурочкой, которая ползала в ногах у счастливой соперницы, всерьез думая, что может составить конкуренцию этой блестящей женщине?

Натянув на голову капюшон, Жанна вышла в сквер и устроилась на скамейке. Почему Илья до сих пор не связался с ней? Ладно, он не хочет ее, не хочет ее ребенка, но он должен был встретиться с ней хотя бы для того, чтобы уговорить взять деньги обратно. Или они с Тамарой решили: возврат денег — это очередная уловка дурочки? Посмеялись над ее неуклюжей попыткой вернуть молодого человека и рассудили — не хочет брать деньги, не надо, они пригодятся на свадьбу.

Жанна тяжело вздохнула. Было так плохо, что плакать уже не оставалось сил. В одиночестве ждать ребенка и знать, что никто не придет на помощь, — разве бывает хуже?

Однако жизнь, которая, как известно, не стоит на месте, показала, что бывает…

На кладбище было тихо и безлюдно — поздняя осень, вторая половина дня. Низко висело свинцовое тяжелое небо, накрапывал дождь. Листья давно облетели, и деревья черными призраками стояли между рядами могил. Только на одной рябинке ярко краснели гроздья ягод, неожиданно радостные и теплые. На ветку села ворона, задумчиво склевала ягодку и каркнула, косясь на Ивана круглым мутным глазом.

— Не шуми, — сказал он, пробираясь между оградками к Зоиной могиле.

Брюки почти по колено намокли от высокой, еще сочной, несмотря на ноябрь, крапивы, но Иван не обращал на это внимания. Добравшись, он снял шапку, запихнул в карман куртки. Погладил холодный серый камень раковины и сел на его край. Может быть, кому-то это кажется кощунством — сидеть на могиле, но они любили так быть с Зоей: она лежала на постели, а он сидел у нее в ногах. Так они вели долгие неспешные разговоры.

— Такие дела. — Иван закурил, стряхивая пепел в пакет из-под чипсов, удачно обнаружившийся в кармане. — Как быть, Зоя?

Предложение Ильи Алексеевича шокировало его, он не предполагал, что здравомыслящий главврач решится на такую дикость. Иван попросил сутки на размышление, твердо зная, что откажется. Но потом его начали одолевать сомнения. Неловко отказывать в помощи, о которой тебя так просят и которую ты можешь оказать. О том, что фиктивная женитьба сулила выгоду лично ему, Иван не задумывался. Он привык жить в общежитии, готов был ехать служить в любую дыру и не считал, что карьера и жилье стоят того, чтобы ради них жертвовать свободой. Просто жаль было Илью Алексеевича, и Алису тоже было жаль. Обладая живым воображением, Иван представлял себе, в каких глубинах отчаяния она сейчас пребывает. «Намутила черт знает что, почему я-то должен расхлебывать?» — унимал он свою жалость. Но тихий голосок его души насмешливо шептал: «А почему бы и не ты?»