Окрась все в черный - Надежда и Николай Зорины

— Долго рассказывать. — Инга засмеялась, сложила зонтик и взяла его под руку. — Надо нашу встречу отметить. Зайдем куда-нибудь?

— Конечно!

Разве мог он не согласиться?

Надо было позвонить домой, предупредить жену, что задерживается. Надо было предупредить Ингу о наличии этой самой жены. Но он не сделал ни того ни другого, просто повел ее в бар при гостинице «Балтика» (они стояли фактически на крыльце). А потом… Он не мог восстановить последовательность событий, он вообще мало что помнил и уж совсем ничего не соображал. Ну да, было выпито много, ну да, он снова отчаянно влюбился в Ингу — а вернее, не снова, а заново. Но это всего не объясняло… не объясняло и не оправдывало… Как и когда они сняли номер? Утром, проснувшись, он попытался вспомнить. Утром, осознав, он чуть не сошел с ума от ужаса. Но вспомнить так и не смог. Мелькали только какие-то обрывки картин, черно-белые и размытые, как передают воспоминания в кино: вот он абсолютно голый и почему-то мокрый, рыдает, обнимая Ингины ноги, вот Инга, обернутая гостиничным полотенцем, протягивает ему бокал шампанского, вот стучат в дверь, Инга смеется, смеется: это прибыл наш праздничный ужин… Вероятно, все это происходило в обратной последовательности. О чем он ей говорил, о чем плакал? Что теперь делать? Как объяснить Гале, где он провел эту ночь?

Инга спала, доверчиво прижавшись к нему, — как он сможет теперь без нее жить? И как объяснит, что эта ночь — всего лишь только эта ночь и никакого продолжения не будет? Или лучше вообще ничего не объяснять, а тихонько уйти? Нет, это еще подлее и хуже. Но, с другой стороны, двух объяснений ему не вынести, не вынести!

Он должен рассказать все Гале и остаться с Ингой. Он никогда не сможет этого сделать. Скандал, слезы, развод. Как было бы хорошо умереть. Закрыть глаза и просто перестать жить.

Инга шевельнулась, вздохнула. Потихоньку уйти все равно уже не получится.

— Стась! — окликнула она его, совсем не удивленно и не стыдливо, никакого похмелья не чувствуя от грешно пьяной их ночи. — Принеси мне водички, сушит — жуть!

И вот как с ней теперь объясняться?

Он налил ей воды из гостиничного графина в казенный граненый стакан, подал и бросился в омут:

— Понимаешь, Галя не переживет мой уход, я не могу…

Она нежно погладила его по щеке и ничего не ответила, приняла стакан, выпила залпом воду.

А потом как ни в чем не бывало принялась одеваться — не рассерженно, не расстроенно, будто и не слышала или не поняла, о чем он сказал. Он тоже оделся. Из номера они вышли вместе… и больше ни разу не виделись.

И вот теперь оказывается, что у них с Ингой ребенок. Но никакого счастья не будет. Мешает эта чужая женщина, которая спит на соседней кровати через проход. Он никогда не решится сказать…

Он царапал подушку, и плакал, и ненавидел жену, и проклинал себя, что не признался ей в то утро. И представлял хоккейный матч на троих: он, Инга и Стаська. И к рассвету принял окончательное решение: на день рождения он не пойдет.

* * *

Цветы Станислав не решился покупать в магазине. Зашел и тут же испуганно вышел. Ему представилось почему-то, что продавщица, вот эта девушка с милой улыбкой, немедленно сообщит жене о том, что он купил шикарный букет, и днем рождения шефа уже не отговоришься. Глупость, конечно, но когда делаешь нечто недозволенное, всегда страшно. И к тому же шикарный букет ему вовсе не нужен. Как он пойдет по городу с таким вот букетом? Обязательно нарвешься на какого-нибудь знакомого, и тогда… Да, идти средь бела дня с цветами — это все равно что сразу признаться в измене. Галя не поймет, Галя не простит, Галя с ним разведется…

Станислав доехал на маршрутке до небольшого, какого-то полудеревенского цветочного рынка. Выбрал маленький, но симпатичный букетик маргариток и с облегчением вздохнул, когда цветы спокойно уместились в пакете, не высовываясь, не обличая его в преступлении.

До пяти еще оставалось достаточно времени. Он немного погулял, зашел в магазин игрушек, выбрал небольшого милого медвежонка: Стаське должен понравиться. Заглянул в кафе, взял чашечку кофе с коньяком и, сидя за столиком у окна, посматривая на улицу, стал представлять, как они встретятся. Инга ему откроет, и поцелуем прервет его глупое оправдательное бормотание, и тонкой загорелой рукой заберет этот постыдный, трусливый букет… Никакого мужа у нее, конечно, нет. И снова его ослепит — но не даст ему задохнуться, улыбнется, как добрая мать наивному ребенку, и поведет к сыну. Маленькая кроватка под пологом с яркими разноцветными прутьями — он такую недавно видел в мебельном, когда покупал шкаф, — креслице, столик — уютная детская. Он возьмет на руки сына и, наверное, испытает ни с чем не сравнимое счастье. Инга обнимет его сзади за плечи — и так они будут стоять втроем, долго-долго стоять. А потом…

Станислав посмотрел на часы — еще только половина четвертого. А может, не ждать, взять и поехать прямо сейчас? В конце концов, он имеет полное право.

Он встал, быстрым шагом вышел из кафе. К остановке как раз подъезжал автобус, Станислав ринулся за ним, будто куда-то опаздывал, но не добежал, остановился, отступил и вернулся в кафе. Лучше не надо. Вдруг Инга все же не одна? Вдруг все же муж? Он дождется назначенного времени и придет как обычный гость.

* * *

Дом был ужасен. Он и представить не мог, что его любимая женщина, что его сын могут жить в таком доме. В подъезде не было света и пахло чем-то заброшенно нежилым. Он поднимался по лестнице чуть не на ощупь, медленно и осторожно, боясь оступиться и сломать себе шею. В таком ужасном доме вполне могли водиться крысы.

Квартира находилась на четвертом этаже за простой деревянной дверью. Станислав позвонил — никто не открыл. Прислушался: ему показалось, что пискнул набор сотового. Позвонил снова и опять приник к двери — в квартире явно кто-то был, почему же тогда ему не открывают? Может, Инга решила его разыграть? Позвонит сейчас ему и скажет… Нет, вряд ли. Да и не знает она его номера. Тут что-то не так.

Станислав толкнул дверь — и сразу же его увидел: мужа Инги. Он действительно стоял с телефоном в руке. Ну конечно, разве могло быть иначе? Ингин муж смотрел на него почему-то испуганно. Немолодой, лет сорок. Ну и ладно, ну и пусть, муж так муж, тут уж ничего не поделаешь. Может, это и к лучшему. Меньше ответственности. Ему хотелось закричать, заплакать навзрыд, но он дружелюбно улыбнулся мужу и протянул руку.

— Станислав! — и, помолчав, добавил: — Станислав Иващенко, Инга вам, наверное, рассказывала.

Безусловно, рассказывала: «Я пригласила друга детства, ты не возражаешь?» Его приход не был тайной, не был для нее вообще ничем. И конечно, ребенок не его, а этого мужа.

— Филипп Сосновский, — представился муж, старый и грозный. Захотелось, чтобы он немедленно умер. Зачем она вышла замуж? Зачем в таком случае его пригласила? В коридоре был полумрак…

И тут произошло чудо: муж оказался никаким не мужем, а соседом. Станислав хлопнул его по плечу (сосед, просто сосед!) и радостно рассмеялся.