Дендрофобия - Наталья Горская

Трудности переработки отходов создаёт не столько цена, которая посильна для бюджетов даже небогатых городов, сколько сам характер «мусорного бизнеса». Сфера отходов – парадоксальный рынок с отрицательной стоимостью, где «поставщик» товара ещё и платит «получателю», чтобы тот его забрал и уничтожил. «Получателю» такой товар тоже не нужен, поэтому он может взять деньги, а товар не перерабатывать и уничтожать, просто свалив абы где. То есть контролировать нужно каждый этап. Но где появляется многоступенчатый контроль, там заканчивается экономическая эффективность, и появляется соблазн подкупа.

Свалка на сегодня – это, к сожалению, непременный атрибут любого мегаполиса, как забитый калом кишечник привлекательного пока ещё человека, страдающего запором. Гниение организма проглядывает в отдельных фурункулах, прыщах и отвратительном запахе тела, который не перебить даже самым первоклассным парфюмом. Любое здравомыслящее поселение вынуждено задумываться о проблеме утилизации отходов. Многие города это уже делают. Например, про обилие мусора в Венеции прошлых веков было сказано ещё и у Гёте в дневниках, и у Томаса Манна в «Смерти в Венеции». Но сегодня Венеция справляется с мусором так, как нам и не снилось! Исправно работает система, благодаря которой любой горожанин по Интернету или телефону может сигнализировать о каком-либо нарушении от кучки мусора до разбитой брусчатки, и городские службы тут же спешат устранить любые неполадки.

Люди вынуждены задуматься: что же делать с отходами? Если кухарки Парижа XIX века считали улицу публичной лоханью и выбрасывали туда прямо через окно помои и кухонные остатки, а у парадного входа в Гранд-опера выколачивали насекомых из матрацев, то сейчас там вряд ли такое увидишь. Улицы европейских столиц в Средние века были так грязны, что граждане с трудом пробирались по ним, стараясь не попасть под «дождь» из нечистот. Европейского обывателя удалось отучить от этой скверной привычки страшными массовыми эпидемиями оспы и холеры, воспитанием общественного сознания, когда за порогом дома пространство пусть не своё, но и не чужое. К тому же европейские города стали стремительно расти. Стало расти материальное производство, а любая произведённая вещь рано или поздно становится отходом, мусором. Появились полимеры, которые не гниют и не ржавеют, так что в окно их уже не выбросишь в надежде, что какая-нибудь собачка их там съест. Мало того, что мусора стало больше, так он ещё стал очень стойким к разложению.

Когда перед людьми замаячила перспектива жизни непосредственно на помойке, они стали воспринимать выброс отходов в окно как нечто архаичное и дикое. Стало ясно, что традиционные способы обращения с отходами исчерпаны до конца. Появились шифоньеры, сборщики старья. К 1880 году их количество достигло 15 тысяч в одном только Париже. Старьёвщики появились и в России. Кстати, лучшие сорта бумаги в России делали из льняной и ситцевой ветоши, исправно собираемой этими офенями.

Но вот в Европе практически не осталось свободного места под свалки, а горы отходов продолжают стремительно расти. В некогда казавшихся бескрайними США теперь тоже отсутствуют большие безлюдные территории в непосредственной близости от мегаполисов – главных производителей отходов. Кроме национальных лесов и парков, где никто не позволит устраивать свалку. В отличие от нас с нашей широкой душой. Это у нас страна бескрайняя, так что кидай – не хочу. К нам потому сейчас и повадились возить отходы все страны мира, а нашим чиновникам «по барабану»: им деньги дали, а там хоть трава не расти. Пока всю Сибирь не завалят мусором до неба, так и не опомнятся.

У нас, как это ни ужасно, никто пока не считает проблему мусора насущной. То ли из-за малочисленного населения для такой огромной территории, где для каждой какашки место найдётся. То ли из-за малой покупательской способности этого населения, которое ещё у своих бабушек научилось носить обувь и одежду по двадцать лет. Знаю такие семьи, где до сих пор пользуются кухонной утварью прабабок, спят на подушках, полученных в приданое, когда дед или отец женился. И это не из упрямства, а единственно из-за крепко засевшего в голове опасения, что завтра снова обесценится рубль, а в магазинах будет «шаром покати».

Равнодушие властей к чистоте наших городов происходит из-за того, что их больше заботит проблема «как там жизнь на Марсе», а не что происходит под носом. Но как бы ни экономили россияне, а в целом мусора стало больше. От апатии или из-за какого-то смутного протеста непонятно против чего, но наши граждане стали часто бросать мусор себе под ноги. Всплыло в сознании какое-то архаичное отношение к миру, согласно которому за порогом или за окном жилья человека начинается чуждый и даже где-то враждебный ему мир, который не имеет ни значения, ни ценности. Так что не грех запустить в этот мир какой-нибудь грязью. Нашему человеку после пикника на природе кажется ненормальным, даже неприемлемым и несуразным собрать мусор в мешок и занести в свою машину. А вот загадить им красивую опушку леса, потому что её в багажнике себе домой не увезёшь, стало быть, она чужая, не своя – в самый раз. Тело при таком подходе к миру считает: всё, что за его пределами находится, подлежит захламлению отходами этого тела, чтобы хоть как-то обозначить своё присутствие в пространстве, в мире. Этакая психология кота, ставящего повсюду метки. Есть люди, которые могут даже сор и огрызки под собственную кровать замести или в кладовку квартиры набить хлама всякого: глаза не видят, значит, и нет мусора. Ни что так не радует, как идея мгновенно убрать мусор и отходы с глаз долой, закинув их в кусты или в озеро. Тем более, что у нас архаичность и дикость такого поведения теперь иногда воспринимается как излишняя смелость и оригинальность. Мыслят приблизительно по такой схеме: «Этот не может с балкона мусор выкинуть, потому что боится закона или соседей, а я никого не боюсь, поэтому обязан это в очередной раз всем продемонстрировать, а то вдруг кто-нибудь усомнится в моей смелости, подумает, что у меня кишка тонка совершить что-нибудь этакое, чего другие не могут».

Но самое дикое, когда в качестве мусора выкидывают качественную древесину – материал, созданный самой природой, а потому совершенный. Материал, которым многие страны не располагают вовсе, где привычная нам деревянная мебель воспринимается непозволительной роскошью. Но нам не жалко: душа-то широкая. Зато ума и вовсе нет.

* * *

Вышли мы на субботник. Не на официально объявленный, а на стихийно предпринятый. Потому что стало нам, цацам, невмоготу лицезреть чужое дерьмо у себя под окнами. Да к тому же на официальном субботнике теперь всё горьмя горит, так что и не продохнёшь. В прошлом году трёх человек после такого «субботника» госпитализировали с отравлением угарным газом.

Наша бригада: я, Маринка-библиотекарь, медсестра Полина, воспитательница детсада Лиза, диспетчер из котельной Ольга Павловна, да ещё дед Рожнов к нам прибился. Мы перетаскали брёвна, как на известной всем по советским учебникам истории картине художника Иванова «Ленин на Всероссийском субботнике в Кремле 1 мая 1920 года», поближе к дороге, чтобы их было легче вывезти. У нас ещё была глупая надежда, что всё-таки прибудет транспорт, который увезёт мусор. Поскребли граблями оживающую после зимы землю. Собрали мусора несколько огромных куч, но ничего жечь не стали, как у нас принято в последнее время, а купили заранее больших мешков для мусора.