Ночи живых мертвецов - Джонатан Мэйберри

«Шатуны» двинулись следом, и Кэдбери пристрелил еще с полдюжины, пока они к нему ковыляли. Затем опять вернулся в фургон, пока кто-нибудь из них не подобрался опасно близко, и снова переехал. Этот маневр он повторял еще семь раз, пока полностью не зачистил территорию.

Затем он вернулся к могиле Лоррейн и стал копать. Физическая работа оказалась самой сложной частью всей операции. Ему было непривычно держать в руках что-то тяжелее пипетки, и подобное напряжение не преминуло на нем сказаться. Вскоре он начал задыхаться и истекать пóтом, его руки дрожали, а плечи ныли от непривычных усилий.

Привлекает ли «шатунов» запах? Он не знал, но эта мысль заставила его нервничать. До него легко можно добраться, пока он трудится, углубляя яму. В этом случае он просто не успеет скрыться в фургоне.

Однако ему повезло. Где-то к пяти часам дня он полностью раскопал гроб. Более того, к своему облегчению он обнаружил, что болты прекрасно сохранились. Если бы они заржавели, ему пришлось бы взламывать гроб ломом, используя грубую силу, а это могло его повредить.

Нескольких минут оказалось достаточно, чтобы вытащить все шесть болтов.

Задолго до того, как он закончил, изнутри послышалось слабое царапанье. Он открыл крышку и наконец увидел свою потерянную любовь.

Кэдбери был реалистом, когда дело касалось физических процессов, и не страдал брезгливостью. Мысленно он был готов к открывшемуся его глазам зрелищу. Если что-то его и удивило, так это то, как хорошо Лоррейн сохранилась. Осунувшаяся, конечно, со следами разложения и с запавшим лицом. На белом шелке под ее головой находилось больше волос, чем на ее макушке. Какой-то серый гриб, слева на подбородке, придавал ей странный вид – как будто она решила после смерти отрастить бороду, но подстригла ее слишком неаккуратно.

Верхняя часть тела Лоррейн извивалась, словно она безуспешно пыталась подняться. Спустя девять месяцев после смерти ее мышцы атрофировались настолько, что больше не могли поддерживать и приводить в движение ее оболочку, даже такую скудную и иссохшую. Ее веки трепетали, но не могли подняться над высохшими, запавшими ямами ее глаз.

– Лоррейн, – произнес Кэдбери. – Это я, Ричард.

Он не знал, понимает ли она его. Вероятнее всего, нет. Однако, ему не хотелось вторгаться в ее личное пространство не представившись. Он настроил таймер: восемь процентов, три минуты и пятнадцать секунд. Затем надел ведро на голову и нажал выключатель. Генератор в фургоне загрохотал, и насос заработал, начав интенсивно откачивать кислород из емкости.

Погружение в этот раз, казалось, заняло гораздо больше времени, чем в предыдущие. Хотя, возможно, это было следствием того, что теперь он достиг своего пункта назначения. Его голова начала раскалываться к концу второй минуты. Легкие беспомощно пытались вдохнуть отсутствующий воздух. Приступ головокружения заставил его вначале сесть, а затем полностью вытянуться на земле.

Кэдбери показалось, что третья минута длится целую вечность, а последние пятнадцать секунд – еще дольше. Его последний, неудавшийся вздох неоправданно затянулся, грудь напряглась и дрожала, пока, наконец, приглушенный звонок не провозгласил – время настало.

Он снял с себя шлем. Это заняло много времени: Кэдбери с трудом мог вспомнить, где находятся застежки и как они работают. Мысли текли сквозь его мозг словно обломки кораблекрушения, вяло качаемые слабым приливом.

Но Кэдбери идеально отмерил время и степень удушения. Он сделал себе инъекцию смерти точно так же, как кто-то другой мог бы сделать укол пенициллина. Теперь он стал одним из воскрешенных, да – но все же оставался самим собой. Его нисхождение в смерть представляло собой серию постепенно увеличивающихся, строго контролируемых погружений. И воскрешение его было таким же.

Постепенным.

Поэтапным.

Управляемым.

Он ощущал порывы всепоглощающего голода, который обуревал остальных восставших, но не мог взять верх над воскресшим Кэдбери. Несмотря на голод, он мог размышлять, хотя это требовало больших усилий и времени. Он помнил, кто он такой – и какая у него цель.

Он медленно встал. Затем приблизился к краю ямы и спустился вниз, заботясь о том, чтобы ненароком не наступить на Лоррейн в этом замкнутом, ограниченном пространстве.

Кэдбери мягко и осторожно втиснулся в гроб рядом с ней. Как он и надеялся, жена не посчитала его едой. Так же, как и она, он был одним из мертвых – по крайней мере, до той степени, когда его близость уже не пробуждала в ней аппетит.

Он попытался поговорить с ней, сказать, чтобы она не боялась, но дар речи его покинул. Хотя он помнил слова, у него больше не оставалось дыхания, чтобы вытолкнуть их в мир. Они остались лежать на его языке, вибрирующем от мертворожденных слогов. Затем Кэдбери опустил крышку гроба.

Внутри он попытался устроиться покомфортней, чтобы занять поменьше места и не слишком давить на Лоррейн. Ее тело мягко пошевелилось возле него. Возможно, она все еще пыталась подняться, но ему показалось, что вряд ли. Судя по движению – нет. Скорее, это движение наводило на мысли о том, что она тоже пытается лечь поудобней.

«Спокойной ночи, любимая», – сказал он. Звука не последовало, лишь горло его задвигалось, и язык поднимался и опускался, касаясь нёба.

Он нашел в темноте ее руку и сжал. Затем закрыл глаза.

Вечность проходила в целом очень приятно.

Джон Скипп

Джон Скипп – кинорежиссер, обладатель Rondo-Award («Сказки Хэллоуина») и премии Брэма Стокера за короткие рассказы («Демоны», «Мир Зомби»), автор бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс» («Свет в конце тоннеля», «Крик»), чьи произведения продаются миллионными тиражами и переведены на двенадцать языков. Его первый сборник «Книга Мертвых» в 1989 году дал начало современному зомби-хоррору. Также он – главный редактор «Фангазм Пресс», специализирующегося на авторах смешанного жанра, таких как Лаура Ли Бар, Вайолет Левуа, Отэм Кристиан, Дэнжер Слэтер, Коди Гудфеллоу и Девора Грей. Отец сплаттерпанка и мастер эксцентричной прозы, Скипп повлиял на целое поколение писателей ужасов и мейнстрима по всему миру. Его последняя книга – «Искусство ужасных людей».

Я просто хочу сказать: конец света будет таким, каким вы его сделаете. Все зависит от отношения.

Каким был мой конец света? Стоило мне понять, что к чему, и я словно попал в рай на земле.

До самого последнего мига, по крайней мере.

* * *

Сперва была жесть, можете мне поверить. Я мыл себе грузовик, никого не трогал. Увидел, как Венделл бредет по улице в футболке и рваных пижамных штанах, подвыпивший и растрепанный, как обычно. Странно было видеть его без засранца на поводке так рано утром, но я не придал этому значения.

– Где твой пес? – спросил я, а он не ответил. Слышал он плохо, так что я не обиделся и продолжил отчищать птичье дерьмо с ветрового стекла: большая старая губка – в одной руке, шланг – в другой.