Счастливчик Леонард - Владимир Корн

– Всем все понятно? – Обращался я будто бы ко всем сразу, но смотрел на одну Клер.

Пристально так смотрел, чтобы она прониклась и не лезла куда ей не следует, если ситуация пойдет не так, как мною задумано. Будь моя воля, увел бы ее куда‑нибудь подальше и оставил там, еще и привязав для надежности. Точно ведь знаю: она меня не послушается, а пререкаться с ней – далеко не самое подходящее время.

Куст оказался не таким густым, как я надеялся. Но на этот счет особенно беспокоиться не стоило. Ну обнаружат меня, ну окликнут. Достаточно принять сонный вид, спросить – что надо? После чего протяжно зевнуть.

Нет во мне ничего такого, чтобы они почувствовали опасность, я даже кинжал под одежду спрятал, а арбалет и вовсе оставил – лишний вес. Для пущей убедительности стоило еще придать лицу глупое выражение. Ничего сложного: если верить утверждению Клер, бо́льшую часть времени оно у меня именно такое и есть.

Отряд приближался, отчетливо уже были слышны топот лошадиных копыт, голоса людей и скрип несмазанной тележной оси. Я лежал, стараясь не смотреть на них прямым взглядом. А еще пытался представить себя частью куста, чтобы наверняка не заметили. Вообще, место я выбрал удобное: поворот дороги, на обочине полно растительности, и, когда телега окажется напротив меня, авангард колонны должен за ней уже скрыться. Тем более телега от него немного отстала. Спрашивается, кого им опасаться, чтобы, взяв телегу в кольцо, в ожидании нападения таращиться по сторонам?

Судя по всему, негодяи‑муравьи в то, что я – часть куста бузины, поверили и, проникнув под одежду, забегали по моему телу, время от времени проверяя его на вкус. Вероятно, они искали самое вкусное место, потому что кусали везде. Я стоически терпел, сожалея о том, что не догадался вообразить себя медведем, барсуком, лисом, кротом или на худой конец жабой: все они с одинаковым удовольствием лакомятся муравьями, и те предпочли бы держаться от меня подальше.

Голоса стали разборчивы настолько, что мне удалось понять – речь идет о каком‑то Смайге. Чей‑то высокий, с гнусавинкой голос убеждал Колтура тому помочь. Безрезультатно, потому что Колтур ответил кратко:

– Это его проблемы.

Голос у самого́ главаря мытарей оказался именно таким, каким я и предполагал его услышать: низким, грубым и властным. Сам Колтур, когда я рассматривал его еще с вершины горы, выглядел таким грозным, что любому сразу же захочется отдать все имеющиеся деньги, переписать имущество, а заодно признать чужие долги своими собственными. Или, в моем случае, без всякой жалости вышибить ему мозги.

Наконец поступь коней стала слышна рядом с местом моей засады, потом начала отдаляться, скрип тележной оси приблизился вплотную, и тут мне захотелось чихнуть так, что заслезились глаза. Дождей давно не было, и потому пыли хватало. Не в силах больше сдержаться, я ухватился за нос и, борясь с чихотой, начал яростно его мять, одновременно взмывая на ноги, потому что наступил тот самый момент.

Фелиция, завидев меня, едва смогла удержаться от вскрика, благо ей это удалось. Но кинулся я не к ней, к возчику. Сложность заключалась в том, чтобы телега не остановилась ни на миг, иначе скрип прекратится, и едущие впереди всадники обязательно обратят внимание на это. Голова старого бандита дернулась, он закатил глаза, и теперь следовало заняться девушкой.

С ней у меня вышел небольшой казус. На всякий случай Фелицию привязали за ногу к телеге, и потому, когда я потянул девушку на себя, поначалу она поддалась. Затем веревка натянулась, Фелиция остановилась, но руки мои продолжали по инерции скользить по ее телу, в итоге задрав ей юбку до самого пояса. Полоснув по веревке кинжалом и перекинув девушку через плечо, я бросился к спасительным кустам. Конечно же ни я, ни сама Фелиция юбку поправить не успели, но до того ли нам было обоим?

Где‑то на полпути я все же умудрился взглянуть на дорогу. Телега уже скрывалась за поворотом, а у возницы, откинувшегося спиной на какие‑то мешки, был такой вид, будто он уснул. Когда я был рядом с местом, где скрывались Алекс с остальными, со стороны дороги донеслись громкие голоса, веселый гогот и даже свист невидимых из‑за кустов всадников. И я почему‑то принял все на свой счет. Что‑то не так? Они веселятся, потому что предполагали нечто подобное?

Фелицию я видел единственный раз, причем издалека. Неужели это не она? В том, что нес я именно девушку, сомнений не было никаких. Стройные девичьи, а не кривые и волосатые ноги возле самых глаз, и в спину в двух местах мне упиралось то, что будет упираться любому, если он перекинет женщину через плечо. Ставя Фелицию на ноги перед Алексом, я слегка опасался, что сейчас он примет удивленный вид и спросит: «Лео, ты кого мне принес?!»

Нет, тот крепко прижал девушку к себе, но смотрел Алекс не на нее – куда‑то в сторону дороги, участок которой был виден за поворотом. Впрочем, как и все остальные.

Тогда‑то Головешка и сказал:

– Клер.

И тут я увидел ее сам.

Глава 8

Клер стояла в том самом обтягивающем платье, которое не могло скрыть ни малейшей подробности ее фигуры. Еще она успела распустить и даже красиво расчесать волосы, которые обычно схватывала на затылке тонким кожаным ремешком, чтобы они ей не мешали. Они у Клер, что называется, цвета воронова крыла, и потому светлая кожа на груди, открытой куда более смело, чем требуют весьма свободные традиции портовых таверн, особенно бросалась в глаза. И еще эта глубокая волнующая ложбинка в вырезе платья, привлечь внимание к которой был призван то ли амулет, то ли медальон из серебра с красным камешком посередине.

Вот кому было предназначено восторженное улюлюканье всей семерки, сгрудившейся невдалеке от девушки!

Я взвыл от отчаяния: «Клер, ну зачем?! Я же просил тебя, даже умолял не вмешиваться! Ведь и без того все прошло замечательно, а нам только и оставалось, что быстро покинуть это место. Ну почему ты просто не накинула на ближайший от дороги куст тот полупрозрачный шелковый пеньюарчик, который я однажды видел у тебя в руках и который все мечтаю увидеть на твоем теле?! Поверь, чтобы надолго привлечь внимание мужчин, вполне хватило бы и его!»

Вырвав свой арбалет из рук Головешки, я бросился туда, потому что все решали мгновения.

Потому что сейчас с ними поравняется телега с потерявшим сознанием возчиком, и Колтуру хватит одного взгляда, чтобы сообразить: появление Клер и исчезновение Фелиции – звенья одной цепи. Но что произойдет дальше? Не случится ли так, что эти люди попросту галопом отсюда скроются, не забыв подхватить и бросить поперек лошадиного хребта Клер? А она, вместо того чтобы держаться поближе к какому‑нибудь дереву, за которое можно вовремя юркнуть, стоит себе и улыбается. Возможно, ее улыбка видна и Блезу, и Алексу, и остальным, но мне‑то, с моей особенностью, в отличие от них понятно, что в глубине ее глаз плещется старательно скрываемый страх.

Пытаясь хоть немного отвлечь внимание от Клер, орать я начал издалека, еще на подходе к горной дороге, на которой вот‑вот могло случиться ужасное. И чтобы совсем уж у них не было никаких сомнений в моих намерениях, вскинул на бегу арбалет.