Мы сгорели, Нотр-Дам - Иван Чекалов

Купив по дороге горячий багет (в пекарне девочка лет десяти, стоявшая на кассе, благодарно улыбнулась Вальжану, отдавшему ровно девяносто центов четырьмя монетками, без сдачи), Вальжан вышел на площадь. В центре располагался фонтан, а вокруг стояли небольшие домики во главе с возвышавшейся над ними мэрией. В голове словно что-то взорвалось – Вальжан даже зажмурился от боли. Он тяжело вздохнул и попробовал втянуть голову в плечи, чтобы обмануть похмелье; потом закинул голову вверх. Ничего не помогало. Мимо проходили люди в костюмах, скакали бегуны, проезжали автомобили. Красных машин было столько, что Вальжан, решивший поначалу их сосчитать, через пару минут плюнул и отвернулся. На другой стороне дороги, за фонтаном, светилась желтая буква M, обозначавшая метрополитен, а конкретно – станцию Gambetta. Вальжан никогда не был в метро – ни здесь, во Франции, ни там, в Китае. Когда он пошел в школу, в Ханчжоу еще не было подземки – ее только начинали строить. Раньше все ездили на автобусах и вечно из-за этого негодовали: прежде всего, автобус как вид транспорта едет слишком медленно, потом – образует пробки. Другое дело метро. Метро – это мало того что под землей, но еще удобно, быстро… Одним словом – андерграунд! В первый раз Вальжан услышал это слово от Тао – тот был у него дома и, когда мама Вальжана ушла на кухню готовить фирменные профитроли, шепотом спросил, есть ли у Вальжана магнитофон. Вальжан сказал, что есть. Тао спросил, какой марки. Вальжан сказал, что «Филипс». Тао утвердительно хмыкнул (Тао вообще довольно часто хмыкал, причем в любой ситуации и при любом настроении: когда после уроков главный классный заводила Шэнли вместе со своими дружками их бил, Вальжан пытался хоть как-то отбрыкиваться, а Тао только хмыкал и почему-то кивал). Затем он достал диск с альбомом «L. A. Woman» группы Doors, поднял указательный палец вверх и прошептал: «Андерграунд!» Так же он говорил и про метро. До того как Вальжану исполнилось одиннадцать, до того как случилось то, что случилось, метро его не интересовало. Бог с ним, с метро, были дела и поважнее в Ханчжоу. Были мамины рассказы, были стычки с Шэнли и другими (с кем их только не было), был Тао… Потом метро достроили. Школа Вальжана находилась в нескольких километрах от дома – раньше его подвозил туда папа, но после того как случилось то, что случилось, папа стал попивать, его выгнали с работы, а Вальжан переехал к тетке, у которой было много детей и мало денег. В ее квартире всегда было темно, везде висели рекламные плакаты с улыбающимися семьями, чистящими вместе зубы, а на кухне горкой лежала грязная посуда – прибежище мух и тараканов. Из двух комнат одну занимала тетка, а вторую – три ее ребенка вместе с Вальжаном; кухня была нейтральной территорией, на которой разрешалось находиться всем. Раньше у Вальжана был велосипед, но тетка продала его, так что с одиннадцати лет он каждый день вставал тогда, когда еще не проснулось солнце, и шел пешком до школы. Иногда, если у него оказывались деньги, Вальжан ездил на автобусе, вечно забитом людьми и табачным дымом, но денег чаще не было, а ту мелочь, что была, отбирала тетка. В метро он не садился никогда.

Вальжан перешел дорогу. Около лестницы в подземку на коленях стоял клошар. Он держал в руках табличку, на которой было написано: «Aidez-moi au nom de notre seigneur Jésus Christ. On m’a volé mon portefeuille, on m’a rendu un SDF sale. Donnez-moi 1,90 pour que je puisse rentrer à la maison et me laver»[8]. Вальжан брезгливо поморщился и кинул монетку в два евро. Бродяга заулыбался:

– Merci beaucoup! Vous êtes un homme très propre! Vous avez une belle odeur! Dieu vous bénisse! Merci![9]

Вальжан нахмурился и спросил:

– Et vous croyez en Dieu?[10]

– Bien sûr, comment ne pas y croire. En effet, sans lui les jeunes comme les vieux, tous sont comme des SDF sales sans importance. Sales et, on peut dire, mal sentant[11].

Когда Вальжан стоял на перекрестке, он еще раз оглянулся. Клошар спрятал куда-то монетку и снова выпрашивал деньги на проезд. Вальжан улыбнулся и пошел дальше – в сторону кладбища Пер-Лашез.

Могила Джима Моррисона Вальжану не понравилась. Он сидел на лавочке, пил вино и смотрел на зелень. С каждым глотком Вальжан чувствовал все большую гадливость к этому вину; как опытный сомелье, он открывал в «Мальбеке» все новые ароматы, и каждый казался ему отвратительнее предыдущего.

Заметив наполовину съеденный багет, к ногам Вальжана засеменил голубь. Он спешил, быстро переваливаясь с лапки на лапку. Вальжан отломил ломоть хлеба и положил его себе в рот. Голубь обиженно заворковал.

– Ну-ну. Шучу.

Вальжан раскрошил немного хлеба у себя под ногами. Голубь, широко раскрыв маленький красный глаз и опасливо озираясь на Вальжана, принялся за еду.

– Тебя как зовут?

Голубь обернулся на Вальжана, несколько раз моргнул и вновь стал клевать крошки.

– А меня Вальжан. Вальжан Шуи. – Вальжан отпил из термоса и прищурился. – Жуткое пойло. Веришь?

Голубь в знак согласия прокурлыкал.

– Вот-вот… Ты же местный? Конечно местный… А я вот издалека. Ханчжоу – знаешь? Город такой, большой. Клоака та еще. Хотя у вас не лучше, честно говоря.

Голубь обиженно поднял голову, и Вальжан поспешно его перебил:

– Ну что, правда! Все говорят: Париж, Париж… А что – Париж? Посмотрел я на ваш Париж. Везде был. Даже на Эйфелевой башне был. Там знаешь как высоко? Ты никогда так высоко не был.

В ответ голубь снисходительно на него посмотрел и, не отрываясь от обеда, распушил широкие белые крылья. Вальжан уважительно кивнул и положил в рот хлеб.

– Нет, ну это-то понятно. – Вальжан подавился и, откашлявшись, продолжил: – Ладно башня, но люди… Это же ужас! Грубые, писклявые, высокомерные, все такие фи-фи! И главное, такие вежливые, так все улыбаются приторно, – Вальжан приторно улыбнулся, голубь понимающе кивнул. – А у самих фига в кармане! В Китае не так, в Китае улыбаются и помогают безо всякой фиги. И шумно у нас, может, да, толкаются, зато все по-честному! Веришь?

Голубь несколько раз моргнул в сторону багета. Вальжан раскрошил ему еще и продолжил:

– О чем я?.. Ну да, без фиги. Так ведь и надо – чтоб без фиги, правильно я говорю? И все у вас такое – дома, магазины, Лувры, Нотр-Дамы… Шмотр-Дамы! Хотя ладно, в Соборе не был еще… Но в целом, понимаешь, все какое-то неправдивое! Неискреннее, понимаешь? Как будто притворяется все. Зачем? У вас же великая культура, у вас столько всего было, архитектура там, литература, кино. Я же… – Вальжан недоверчиво посмотрел на голубя. – Можно тебе кое-что важное доверить? Я же спал и видел Францию. Я только Францией и жил. Много лет, очень. На Китай не смотрел даже – чего я там не видел. А тут – и правда Франция, приехал, бонжур. И как только я тут появился, сразу этот обман весь. Знаешь, как будто… Ну, как будто…