Романовы - Надин Брандес

Бурчание в животе прекратилось, когда я поела. Но даже собирая остатки бульона из тарелки, я все еще чувствовала, что наполнена лишь воздухом.

– Это недопустимо! – возмутился доктор Боткин. – Даже находясь в изгнании, вы не должны голодать. Царица и царевич никогда не излечатся в таких условиях.

Мама больше не вставала с постели, даже чтобы выйти в сад. Ее деревянное кресло-каталка оставалось в распоряжении Алексея. Хоть он и получал удовольствие от того, что его ежедневно катают по саду, все же с каждым днем брат становился все слабее. Мне нужны были чернила для заклинаний. Но я не смогла бы украсть их у Заша, даже если бы захотела: вокруг полно большевиков. А у Авдеева нет чернил. Матрешка оставалась запечатанной. Я чувствовала себя совсем беспомощной.

Особенно скучно становилось по утрам, когда мы отсчитывали минуты до одиннадцати, до позволения выйти наружу. Папа читал и перечитывал небольшую стопку книг, доставленных в его и моем чемоданах. Иногда он читал вслух, и я впитывала его голос так, как мне хотелось бы впитывать солнечный свет.

Мария, Татьяна и я играли во французскую карточную игру безик до тех пор, пока я могла сдерживать желание разорвать карты в клочья и закричать. Ольга успокаивала маму, сидя у ее постели, а Алексей играл с оловянными солдатиками на маленькой модели корабля, которую ему вернули. Часто я присоединялась к нему просто потому, что оловянные солдатики казались более веселым развлечением после бесконечных карт.

Однажды утром мы проснулись от шума пилы, молотка и какого-то скрежета. На прогулке в саду мы увидели причину звуков. Большевики строили второй забор из бревен. Выше, длиннее, надежнее, вокруг маленького частокола. Заш помогал таскать бревна и удерживать на месте, пока другие связывали их. Я не знала, почему они решили, что мы нуждаемся еще в одном ограждении. Мы не сделали ничего, что служило бы оправданием дополнительных мер безопасности, разве что похудели из-за скудного рациона.

Я продолжала смотреть в маленькое форточное окошко в течение следующих нескольких дней, хотя большая часть обзора перекрывалась новым частоколом. Без газет, без вида из окна мы не знали, в каком состоянии находится страна и продолжает ли Белая армия сопротивляться большевикам.

Но через пару дней ворота распахнулись, и на пороге появилось двадцать новых солдат. Они несли свои ранцы и устраивались в уже тесном Ипатьевском доме, добавляя запахи пота и сигаретного дыма.

Еще надзиратели? Второй забор? Изнутри мы не представляли никакой угрозы. Оставалась лишь одна логичная причина, по которой большевики могли бы усилить охрану: существовала угроза извне.

Белая армия шла нам на выручку.

– Очередность смены караула изменилась.

Мария, которая сидела рядом со мной, скрестив ноги, на восточном ковре в спальне, вскинула брови.

– Со всей этой дополнительной охраной им пришлось кое-что поменять, и угадай, кто теперь дежурит на нашей площадке через день?

– Хм… непросто. – Я перетасовала две колоды карт в настроении, не слишком подходящем для безика. – Иван?

Мария показала язык. То, как она говорила об этом парне, выходило за рамки флирта. Она ступила на опасную территорию, но я не знала, что с этим делать. Подобное может произойти с любой из нас. Чем сильнее мы изголодались по доброте, тем больше цеплялись за любую ее крупицу.

Нам приходится присматривать друг за другом. Мне нужно присматривать за ней.

– Будь осторожна с этим большевиком. – Я сдала по восемь карт и перевернула козырную.

– В том-то и дело: я не думаю, что он один из них, – приглушенно откликнулась она, поднимая свои карты. – Он пришел с местного завода, как и новые охранники. Никто из них на самом деле не воевал. Думаю, Авдеев собрал всех, кого только смог.

Я и правда заметила менее выраженную враждебность новых солдат, благодаря чему и большевики, которые были здесь с самого начала, смягчились. Вероятно, новенькие вступили в армию ради денег, а не из-за большевистских устремлений.

– Откуда ты знаешь, что они с завода?

– Спрашивала у Ивана.

– Только не будь слишком дружелюбной.

– Почему бы и нет? – Она бросила карту в центр ковра между нами, затем понизила голос. – Если Белая армия действительно собирается освободить нас, не лучше будет, чтобы некоторые из этих солдат сочувствовали нам?

Мое молчание означало согласие.

– Я только хочу сказать, что нам не нужна вереница разбитых – или ревнивых – сердец в рядах солдат с оружием. – Я побила ее козырь и забрала взятку.

Мария разыграла свою следующую карту более удачно.

– Тогда мы убедим их не использовать оружие. – Она раздраженно встала и направилась к лестничной площадке.

Позвонила, и Иван открыл дверь. Вероятно, Мария вышла из комнаты, чтобы сходить в уборную.

На следующий день пошел дождь, и мы не вышли в сад. Мысль о возвращении в туманные белые комнаты казалась невыносимой. Мой разум лихорадочно пытался ухватиться за какой-нибудь источник грядущей надежды или радости. Тогда, в Тобольске и Александровском дворце, это была бы озорная проделка. Шалости здесь слишком тесно переплетались с неподчинением, особенно учитывая, что солдат стало больше. Но я могла бы поставить спектакль.

Как в Тобольске.

Теперь у меня есть новая пьеса, а завтра воскресенье. Спектакли всегда лучше, если в них задействовано несколько актеров, поэтому я с улыбкой поспешила в комнату брата.

– Алексей, время пришло…

⁂

– Миссис Чугуотер, я должен запихнуть вас в чемодан и отдать носильщику! – Я топнула ногой, одетая в халат, изображая сварливого мужа настолько хорошо, насколько могла. Одноактный спектакль подходил к концу. Алексей играл роль носильщика, покорно следуя за мной в инвалидном кресле, со свертками на коленях.[4]

Мария – миссис Чугуотер – скрестила руки на груди, наконец-то нарядившись в расшитое бисером платье.

– Ты такой болван, что я чуть не перепутала тебя с багажом.

Зрители посмеивались. Краем глаза я заметила веселые улыбки на лицах папы, мамы, Татьяны и Ольги. Даже Авдеев и несколько охранников пришли посмотреть. Я старалась не слишком сосредотачиваться на Заше и Иване, наблюдавших за нами из угла.

– Вот почему, дорогая миссис Чугуотер, вы можете сами нести свои чемоданы! – я бросила два пустых чемодана к ее ногам и чуть не упала, влекомая инерцией. Халат взлетел вверх, обнажив папины теплые шерстяные кальсоны, сбившиеся в кучу на моих ногах. Я с притворным ужасом одернула халат, для публики это было уже слишком.

Они взревели от смеха, и я не могла не насладиться такой ярой реакцией. Даже мама смеялась больше, чем, насколько помню, в прошлом году. Наконец-то я почувствовала себя полезной. Словно помогала исцелять свою семью, пусть даже только их души.