Романовы - Надин Брандес

Мы закончили последние строки, и аплодисменты были самым счастливым звуком, который я слышала со времени последнего бодрого смеха Алексея. Я поклонилась с преувеличенным изяществом. Даже Авдеев захлопал в ладоши.

Выпрямившись, я заметила, что Заш наблюдает за мной. С момента нашего разговора об Алексее его поза больше не кричала «враг». Не то что у других.

Я подумала о своих предостережениях для Марии – не слишком привязываться к Ивану. Но, возможно, она была права. Может, дружелюбное отношение к некоторым охранникам заставит их посочувствовать. Это могло бы помочь нам пережить изгнание.

Я улыбнулась Зашу.

Он улыбнулся в ответ.

И у меня внутри вспорхнул целый рой бабочек.

О боже мой! Это была ужасная идея.

Когда мы спускались по лестнице в сад, после того как буря утихла, я услышала голос доктора Боткина, доносившийся из кабинета Авдеева. Я не могла разобрать слов, но он был непреклонен. Даже напорист. Может, у него неприятности с комендантом?

Я оторвалась от родных, чтобы прижать ухо к двери, но папа, который шел позади, взял меня за руку и повел вниз по лестнице.

– Оставь, Настя.

В моем воображении крутились все мыслимые варианты – возможно, большевики собирались избавляться от каждого из нас по очереди. Начиная с доктора Боткина. Потом Анна, все слуги… пока, наконец, не примутся за семью Романовых.

Мы вошли в сад, и я жадно окунулась в солнечный свет. Сердце уже тревожно колотилось от ожидания крика Авдеева, отправляющего нас обратно в дом.

Еще немного.

Еще минута.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Меня не заботили возможные солнечные ожоги. Было все равно, что ветер спутает мои волосы. Не волновало, что люди по ту сторону частокола могут выкрикивать ругательства в наш адрес. Мне просто хотелось подышать свежим воздухом. Дыхание. Свобода.

Из Нижнего города донесся выстрел. Я слышала по крайней мере один каждый раз, когда мы посещали сад. Кого-то за что-то казнили. По-большевистски. Выстрелы звучали чаще, чем церковные колокола.

Папа прогуливался, словно впитывая свободу, несмотря на отвратительные звуки, тогда как Мария хотела утомить себя на вольном воздухе и напиться им вдоволь. Отец попросил больше времени на улице. Авдеев отказал. Тогда он попросил коменданта разрешить помогать с садом, с дровами, с хозяйством.

И снова тот сказал «нет» между глотками водки.

В этом не было никакого смысла, кроме как мучить нас.

Еще один отдаленный выстрел со стороны города прорезал воздух. Я вздрогнула. Поначалу трудно было осознать, что каждый залп означал смерть человека, не согласного с требованиями большевиков. Но чем чаще подобное происходило, тем больше я в это верила. Насколько мы знали, это мог быть один из солдат Белой армии, направлявшийся к нам на выручку.

– Папа, что с нами будет? – Я подозревала, что он также услышал мой невысказанный вопрос: «Будем ли мы спасены?» Мы стремительно приближались к голодной смерти. Даже с редким утренним какао наши тела едва повиновались командам мозга, виной чему – диета из бульона, редких котлет и хлеба.

Мы исчезали – и из сердец народа, и из наших собственных отражений в зеркалах. Мама по-прежнему не выходила на улицу. Она едва могла встать с постели из-за головной боли и плохого питания.

– Наша единственная надежда – это освобождение или смягчение сердец.

Он верил, что большевики – если они добьются своего, – будут держать нас здесь, пока мы не сгнием. Или убьют, прежде чем дело зайдет так далеко. До этого момента я цеплялась за надежду, что, может быть, они все-таки отправят нас в заброшенную деревушку, лишенных богатства и титулов, но живых, чтобы мы затерялись среди крестьян.

Даже эти смутные грезы теперь таяли.

– Можно ли смягчить их сердца?

– Не тебе их смягчать. От тебя зависит только кротость твоего сердца. Солдаты служат своей стране так же, как они служили бы мне, если бы я все еще был царем.

Я в это не верила. Если бы они были верны папе, то не участвовали бы сейчас в его изгнании и надвигающейся смерти. Я позволила себе скользнуть взглядом по Зашу. Они с Иваном дежурили по очереди, в саду или на лестничной площадке. Заш наблюдал за нами, как пустельга.[5]

Возможно, после нашей вчерашней улыбки он почувствовал себя обязанным вернуться к официальной холодности. Почему он так боится проявлять доброту?

Я отвернулась, чтобы он не мог читать по моим губам.

– А как же матрешка? Когда мы сможем ею воспользоваться?

На этот раз никаких кодовых слов. Сегодня утром я вытащила игрушку из тайника в корсете, но она все равно не открывалась, как бы сильно я ее ни крутила. Заклинание еще не было готово.

Папа остановился в дальнем углу, и я почувствовала на себе взгляды охранников.

– Настя, это как бриллианты в твоем корсете. Тот момент, когда мы используем заклинание, покажет, что мы бросаем вызов новому правительству. Это говорит о том, что мы несговорчивы. Использование заклинания вполне может спровоцировать нашу казнь. Вот почему, даже если она откроется, ты должна использовать ее только в самый последний момент.

Я подумала о Юровском, коменданте, который чуть не отнял у меня матрешку в Тобольске. Прикоснулась к груди, убедившись, что она все еще там.

– Заклинание не всегда действует так, как мы могли бы ожидать. Мы с вашей мамой использовали один слой чар, когда она была беременна Алексеем – просили, чтобы ребенок оказался мальчиком, чтобы у меня появился наследник. Мы не ожидали, что у нас будет ребенок с гемофилией, который, вероятно, не проживет достаточно долго, чтобы править.

– Полковник Николай! – крикнул Авдеев из окна над нашими головами. Я впервые услышала, что он использовал настоящее звание папы после отречения.

Отец посмотрел вверх.

– Да, комендант?

– Продолжайте прогулку… М-м-м, но прекратите разговаривать. – Опять напился.

Папа слегка поклонился.

– Как пожелаете.

Мы продолжили нашу прогулку, но не раньше, чем папа пробормотал:

– Я подозреваю, что матрешка откроет тебе заклинание в тот день, когда Белая армия спасет нас.

Он отстранил меня локтем. Чтобы избежать дальнейших подозрений, я оставила его и присоединилась к Марии в тени одной из берез. Она лежала на спине, удобно устроившись у ног Ивана. Тот бросал вверх маленькие лепестки сирени, а Мария пыталась поймать их пальцами, пока они не попадали в лицо.

Она хихикала, да и Иван не переставал смеяться. Чем больше он хохотал, тем более каменным становилось лицо Заша. Не прекращая ронять лепестки, Иван толкнул его локтем.