Однажды в Париже. Наблюдая за парижанками. - Жиль Мартен-Шоффье

Несомненно. Но можно было бы хотя бы заставить их заплатить несколько десятков тысяч евро. Во всяком случае, мне. Сотни тысяч читателей узнали о моем существовании. Попрано мое право на неприкосновенность частной жизни. Это слово заставило Брюса рассмеяться:

— Почему попрано? Ничего в этом тексте не является ложью. В Соединенных Штатах говорят, что информация — это что-то, что кого-то беспокоит. Если тебя это беспокоит, то это доказательство того, что это информация. Я постоянно даю интервью и снимаюсь. Почему же вдруг я стану воспринимать это с разъяренным видом? Не журнал «Вот так!» изобрел бестактность. Не будем имитировать глупцов из Вашингтона, которые обвиняют Голливуд в распространении насилия. Гомер не выдумывал войну, авторы детективных романов не изобретали убийств, и люди проявляют любопытство и без таблоидов. Интерес к жизни богатых людей восходит к глубокой древности. Если мы будем жить вместе, лучше с этим смириться. Есть ли у нас причины страдать от этого? Нет. Тогда не будем разыгрывать из себя недотрог, уставших от цирка массмедиа.

На этом он опустил занавес. Целых четыре часа я заводила себя, как часы. Если я рассчитываю ударить в набат, мне следует уйти. Я воздержалась от этого. Пока эти хлопоты были мне не под силу. Следовало лучше подождать. Кстати, Брюс не был неправ. Он реагировал как истинный добропорядочный янки. У них между домами нет заборов. Мы же устраиваем живые изгороди, сажаем деревья, возводим стены. Мое возмущение прошло мимо него. Я не настаивала. Тем лучше. Это были мои дела. Спустя час я поняла, что страстно занимает Брюса: его собственные дела. Я ела салат под навесом у бассейна, когда увидела, что он берет свой мобильник. И говорит, говорит, говорит… Бесконечно долго. Отключив соединение, он тут же подошел ко мне. Ужасающая дилемма: его агент только что передал ему предложение, от которого нельзя отказаться «ни под каким предлогом». Брюса звали в Голливуд. Эй-би-си, американский телеканал, предлагал ему пять миллионов долларов за роль в телесериале. Опускаю детали этого изумительного предложения, но учтите только, что по досадному недомыслию агент произнес фразу «мыльная опера». Если бы я поставила под сомнение те муки, которые приходится переживать звездам, то все мои достижения с ним улетучились бы. Три дня подряд я только и видела, как Брюс взвешивает, перевешивает, вновь взвешивает последствия возможного предварительного согласия, — остальной мир для него просто не существовал. На следующий день после того, как был получен сценарий, все еще больше усложнилось.

— Да, это мыльная опера, — кивнул он. — Но сериал можно представить и как сатиру на мыльные оперы. Или, если хочешь, как отклонение. Это немного слезливо, но все равно очень интересно. Я буду играть звезду, карьера которой подходит к концу и которая готова на любые низости, чтобы вновь вернуться на передний план. Следовательно, это черная комедия. С элементами мыльной оперы, но также со сценами очищения. В некотором роде они хотят снять «Гражданин Кейн»[57]среди мыльных опер…

Вот это да! Словосочетание «мыльная опера» упоминалось каждые две минуты. Только оно и имело значение. Сам по себе фильм не так много значил. Когда я спросила Брюса, что он думает о сценарии, тот признал, что прочел только свою роль. Какое это имело значение? Он обращался ко всем за советом. И все говорили ему одно и то же. Коко Дансени: «Мыльная опера — это значит посредственные декорации, посредственная режиссура, посредственные актеры». Лис-Ренар: «Я уже заранее вижу: это будет мелодрама, заранее предсказуемая и слезливая». Мадонна, его лучшая подруга: «Ты подписываешь это, и ты официально становишься бывшим». Только агент Брюса цеплялся за пять миллионов долларов.

— Очнись, Брюс, — взывал он. — Телевидение — это всеобщая слава. Ты сохраняешь своих поклонников, подростков и любителей музыки, и ты приобретаешь всех остальных. Вспомни прошлогоднее мероприятие в Бостоне в поддержку людей, страдающих болезнью Альцгеймера: стол с твоим именем собрал 35 000 долларов, а стол во главе с Боно[58]— 95 000 долларов. Ты должен бороться, чтобы входить в лидирующую группу. Если ты сохранишь эти свои небрежные манеры, тебя больше не будут приглашать на такие рауты. Тебе останется только подписывать автографы.

И так беспрерывно в течение семидесяти двух часов. В конце концов Брюс отказался. Лучше было пропустить поезд, чем попасть в поезд, который сойдет с рельсов. Я никогда не видела, чтобы люди так долго колебались перед чеком на такую большую сумму. Я стала понимать, что вступила в новый для меня мир, где люди были способны отказаться от Эльдорадо.

Жан-Пьер Ренар, генеральный директор компании.

Эта женщина мне сразу понравилась и заинтриговала меня. В мире рок-музыки редко встречаются приличные буржуазки. Почему она подпала под очарование этого безграмотного и фальшивого насквозь педика, которого интересуют только его вес, его круги под глазами и его патлы? Как она его подцепила? С тех пор, как я стал часто иметь с Брюсом дело, я знаю, что он хлюпик-эгоист; для него все люди злые и опасные, лучше не иметь с ними никаких отношений. Хорошо представляю, что контакты у него бывают краткие и анонимные: где-нибудь в сауне, в задней комнате, с незнакомыми людьми, которых он остерегается приводить к себе. Обнаружив Аньес в роли его спутницы, я сразу же нашел ее обольстительной. Ее отношение ко мне, неприязненное, но игривое, окончательно сделало ее притягательной для меня. Поскольку я почти так же богат, как Брюс, я знал, что шансы у меня есть. Как и я, она ждала случая. Я не заставил ее ждать.

Через день после нашего ужина я встретил ее утром около бассейна. Мокасины «Тодд», водолазка из белого кашемира, бежевый брючный костюм — она успешно поддерживала имидж женщины, слишком изящной и шикарной, чтобы обременять себя драгоценностями. Она смотрела, как я подходил к ней, с легкой ироничной улыбкой. Заинтригованный, немного возбужденный, предвкушая заранее новые колкости, которые Аньес найдет для меня, я спросил ее, что Брюс говорил ей обо мне. Верная себе, она вновь показала свои коготки.

— Ничего, — ответила она. — Он ничего мне не сказал и насчет вашего разговора в тот вечер. Не думаю, что ваши предложения увлекли его. Не знаю даже, есть ли у него какое-либо мнение о вас. В тот день, когда вы появились у бассейна и он спрятался за своей газетой, я спросила его, кто вы. Он ответил одним словом: «Никто».

— Ну что ж, хоть один раз он был искренним. Для него все другие просто не существуют. Кажется, кроме вас.

Аньес подняла глаза к небу и легко вздохнула. Она не могла быть уверенной в чувствах Брюса. Однако лишаться из-за этого сна — вот уж нет. Она предпочитала шутить над странностями характера своего любовника: