Призраки русского замка - Владимир Большаков

Голос Люсьена де Бриана смолк. По экрану монитора побежали титры. В какой-то момент Зябликов настолько увлекся фильмом, что даже забыл, по какому делу он приехал в Париж. И только несколько минут спустя он все же спросил:

– Ну, а все-таки, где сейчас этот Арийский ларец? Он существует или нет?

– Существует, – ответил де Бриан. – Естественно, мы его теперь широкой публике не демонстрируем, так как научены горьким опытом. Но могу вам показать один предмет из арийской коллекции русской царицы. Вот этот перстень. Тот самый, который в свое время украли у моего деда. Мы его нашли и выкупили.

Морис достал из шкатулки золотой перстень с розовым бриллиантом, по которому искусный ювелир выложил центростремительную свастику из сапфиров, и поднес его прямо к объективу телекамеры. Зябликов снял свои очки для дали и надел те, что для чтения. Потом в Москве полученный его прибором сигнал расшифровали. Камни были подлинные. Но Зябликов мог поклясться, что в описи Гохрана среди проданных Люсьену де Бриану драгоценностей этот перстень не значился. Генерала Краминова, которому он по возвращении из Парижа доложил о встрече в Манге, история происхождения перстня волновала куда меньше, чем история с фильмом де Бриана, который подарил Зябликову его запись на компакт-диске. Посмотрев фильм, Краминов понял, что выход его на широкий экран означал бы конец всем попыткам доказать, что Арийский ларец – это мистификация. Надо было что-то срочно предпринимать, но Зябликов для подобных операций никак не годился. Поразмышляв, Краминов вызвал к себе Войцеховского и прямо у себя в кабинете показал ему фильм и съемки интервью с де Брианом.

– Что вы скажете, Георгий Эммануилович? – спросил Краминов.

– Вредный фильм, – ответил Войцеховский, – но в чем-то и полезный…

– Не думаю, что премьер-министр согласится с вашей оценкой. «Всемирное братство ариев» – это не шутка. А у нас кто будет разбираться – центростремительная там свастика или центробежная. У нас она запрещена всякая, и баста. И так наши пацаны рисуют свастики на гаражах и заборах. А уж если показать такой фильм, то пойдет такая реабилитация фашизма, что мало не покажется. Надо сделать все, чтобы эта лента в Россию не проникла ни под каким предлогом.

– Согласен, – ответил хранитель архива. – Но позволю себе все же обратить ваше внимание, господин генерал, на одну деталь.

Он попросил оператора вернуть запись интервью к перстню. На экране блеснули холодным цветом сапфиры и бриллианты, создавая крестообразное сияние. Оно как бы вращалось вокруг оси свастики само по себе, даже в остановленном кадре.

– Я думал, что вы узнаете ключ, – сказал Войцеховский.

– Действительно, черт побери, – впился в экран Краминов. – Это же второй ключ…

– А при наличии второго ключа, вы знаете, что можно сделать, – сказал Войцеховский. – Надо сейчас позаботиться о том, чтобы де Бриан перестал этот перстень показывать кому угодно, а хранил бы его, ну, скажем, в своем сейфе, в одном и том же месте. А у нас, насколько я помню биографии наших «имплантов», были прекрасные «медвежатники» из специалистов по вскрытию сейфов.

– Неплохая идея, – сказал Краминов с улыбкой. – Встретьтесь еще раз с Зябликовым и помогите ему сделать правильный фильм о встрече с де Брианом, а копию фильма, как только его покажут по телевидению, перешлите по известному вам адресу для Сидорчука. Он будет знать, что делать.

Серый «Мерседес» полковнику Джонсону доставили во Францию контейнером из Англии, чтобы не подвергать машину случайному досмотру французских таможенников. Контейнер получил владелец авторемонтной мастерской «Гараж Блё» Ришар Бризе, давний агент МИ-6. Ему было дано строжайшее указание – в машине не копаться, никакие непонятные кнопки не нажимать и доставить ее в аэропорт с полным баком к точно назначенному сроку. Бартлет лично проверил все системы связи, спутниковый мониторинг и вмонтированное в корпус оружие. Оценка его была краткой: «Джеймс Бонд отдыхает». Джонсон перед отъездом успел за уик-энд освоить свой новый «носитель» на полигоне МИ-6 под Лондоном и взял с собой два ключа – один для зажигания, второй для «бардачка» и одновременно для запуска мини-ракет системы ПТУРС из багажника и пулеметной стрельбы из-под передних фар. В понедельник, как только Джонсон приземлился в аэропорту Шарль-де-Голль и прошел таможню, он спустился в подземный паркинг, где нашел свой «мерс» на стоянке на линии «J». Билет на паркинг был помечен часом раньше прибытия самолета. По одной из своих рабочих легенд он был английским ученым Стивом Робинсом, специалистом по биогенетике, и приехал во Францию через Гавр для временной работы в фермерском хозяйстве неподалеку от Манга.

Сигнал от Блэкберд пришел точно в назначенный час выхода на связь. Выйдя на авторут А-1, Джонсон прочитал на экране своего «носителя»: «Нахожусь в „Мандрагоре“. Угольщик сообщил, что первая партия в количестве 25 единиц находится на его складе в пещере под виллой. Вывоз намечен на четверг в 23:00. Вторую партию – еще 25 единиц – ожидаем в тот же день. Ее загрузят с баржи ВВ-127-С у плотины Мерикура в 24:00 в трейлер с первой партией, который придет туда от Угольщика из Манга. До связи – Блэкберд».

Джонсон знал, что карстовая пещера под виллой «Мандрагора» имела до войны три входа: один внутренний, из самой виллы, откуда господин Моховой мог бы спускаться в свои подземные владения на лифте, и два внешних – из «Русского замка» и со старой фермы, хозяин которой откупил после войны у советского посольства землю между «Русским замком» и скалой, где стояла «Мандрагора». «Фермер» был агентом ГРУ с довоенным стажем, но свой салат трех сортов производил исправно и даже торговал им на местных рынках. Бартлет просил Джонсона выбрать наименее безопасный вход. Но для этого надо было проверить, сохранились ли они. Тот ход, что шел из подвалов «Русского замка», обрушился после бомбежки во время войны, и его как будто бы замуровали. Связываться с «Фермером» было бы просто сумасшествием. Так что проникнуть в эту пещеру Джонсон мог только через Мандрагору, и по сценарию МИ-6 впустить его на эту виллу поручалось Блэкберд. Вся надежда была теперь на нее. Бартлет сообщил ему, что Блэкберд будет в Манге в пятницу, так что у него оставалось полных четыре дня на подготовку операции.

Джонсон убрал из памяти компьютера телеграмму Блэкберд и повел машину по авторутам, через парижские пригороды, пока не выехал, минуя Париж, на скоростную дорогу А-13 и взял направление на Руан. До Манга он доехал по ней за какие-то полчаса, но миновал этот город и, пройдя вдоль Сены около трех километров с черепашьей скоростью – везде были указатели не более 40 км/ч, – остановился в поселке Шато Клер. Автогид вел его по дороге, вежливо сообщая каждый раз, куда ему надо повернуть и как после этого ехать. Наконец красная стрелка на экране «Мерседеса» уперлась в заданную точку, и автогид объявил: «Вы достигли пункта своего назначения». Пунктом этим была двухэтажная вилла, утопавшая в розовых и фиолетовых цветах буйно расцветшей сакуры. Март 1994 года выдался теплым, и природа торопилась взять все, что возможно, от щедрого не по сезону солнца. Джонсон нажал кнопку на связке ключей, полученных в МИ-6, и автоматические железные ворота открылись перед ним. Затем раздвинулись двери подземного гаража. Поставив машину, Джонсон миновал лифт и поднялся на виллу по лестнице. Он заранее изучил план этого своего временного жилища и знал, что лифт при случае может поднять его на крышу или опустить на два этажа под гаражом, где был запасной выход к Сене и частной пристани с катером. Убедившись, что на вилле все, как он ожидал, и никого из посторонних там нет, он сбросил пиджак и достал лед из холодильника. Он любил виски по-американски, «on the rocks» – наполнял стакан кубиками льда до краев, а потом наливал туда свой любимый Johnny Walker Red Label, самый дешевый из серии Johnny Walker.