Талант и поклонники - Елена Ларина

В русском языке нет слов для обозначения этого процесса, кроме медицинских и матерных, нам объясняли на третьем курсе. Остается только переводить. Making love. Потом он встает и гасит свет.

— Ты же хотел работать.

— А сейчас не хочу.

Он обнимает меня и засыпает — и я засыпаю, почти сразу же — в духоте, в тишине, в окружении новых запахов — подвала и чужого тела. Засыпаю, обнимая его.

Просыпаюсь я в темноте. Рядом никого нет. Нащупываю рукой ножку стола, стул, угол железного шкафа. Вспоминаю.

Долго лежала — пока не вспомнила все, от начала до конца, «по кадрам», не вспомнила все слова. Теперь это уже мое, это со мной останется — а дальше будь что будет. Встаю и ищу выключатель — был где-то у двери. При свете все кажется еще более грязным, страшным, обшарпанным, мусор на полу — но ничего, переживем. Надо научиться переживать все.

Одевшись, причесываюсь кое-как, протираю глаза — зеркало есть в пудренице, но лучше в него сейчас не смотреть. Или все-таки посмотреть?

Посмотрела. Вроде ничего страшного. Ничего особенно не изменилось, никакой «печати порока». Ну, конечно, «пьяная помятая пионервожатая», как орали в детстве — но что поделаешь. Времени — девять. Надеваю на всякий случай сразу пальто, беру сумку и вы хожу.

В зале темно, никого нет, Иван сидит за компьютером спиной ко мне.

— Привет.

— Привет.

— Работаешь?

— Ага. Поставь чайник. Там печенье где-то валяется.

Я возвращаюсь и начинаю убираться. Ставлю чайник, сворачиваю спальник, мою посуду, даже нахожу за шкафом веник и подметаю пол. Навела порядок и позвала пить чай.

Чай мы пьем опять же молча. Но это не тяготит. Потом — я же вижу, что у него голова другим занята. Да и что сказать? Слова никак не подбираются. В результате он начинает первым:

— Слушай, мне сейчас пахать надо — у меня сроки, все горит. Приходи вечером, почту проверишь — напишет небось тебе твоя подруга. У тебя ноутбук какой?

— Panasonic.

— А какой именно Panasonic, помнишь?

— Нет.

— Панасоники вообще дерьмо, а это еще, скорее всего, старое дерьмо. Ладно, придумаем — я Лешке позвоню, у него много железа разного — подберем тебе модем.

— Спасибо тебе.

— Не за что.

— А Лешка — это кто?

— Друг мой. Владелец этого бардака.

— Ладно, я пойду — не буду тебе мешать.

— Вечером приходи. Часам к девяти. Тебе действительно работа нужна?

— Очень нужна.

— Денег нет?

— Ну… В общем, почти не осталось

— Ясно. Я сегодня с девчонкой из издательства встречаюсь — спрошу, чего как. Резюме у тебя есть?

— Нет. Я никогда нигде не работала.

— Ясно. Что-нибудь придумаем. Напиши резюме, чтоб было.

— Так нечего писать.

— Напиши: «родился, учился, окончил, могу, умею» и прочее. Этого хватит на первый раз.

Мы поднимаемся наверх, он отпирает мне дверь — там, на улице, «мороз и солнце». Холодный в этом году февраль.

— Ты классная. Приходи вечером.

Дома я моюсь. Долго и с наслаждением. С радостью. Я не испытываю абсолютно никакого чувства вины. С какой стати? Перед кем? Мне хорошо.

Воскресенье сегодня. Сколько не убиралась, весь мой график полетел к черту! Надо убраться, привести себя в порядок, сходить в магазин, что-нибудь приготовить… Стоп. Ты что, домой его, что ли, собираешься приглашать? Это слишком. Не потому, что нельзя пригласить «первого встречного», нет — просто нельзя его сейчас приглашать. Ему это не нужно, ему здесь будет не интересно, будет только хуже. Смотри-ка — ты его уже пытаешься удержать.

В результате я нахожу компромиссное решение — убраться, но никуда не ходить и ничего особенного не готовить. Убираюсь я на скорую руку, готовлю тоже на скорую руку, ем и сажусь за компьютер. Мне надо писать резюме и письмо Светке.

С муками я все-таки сочинила это «резюме», часа полтора ушло, и перешла к письму. Сто лет писем не писала. Никому. Собственно, кому мне было писать?

Написала коротко:

«Светка, привет!

Рада за тебя, но волнуюсь — что дальше будет. Надеюсь, ты ни во что не вляпалась — в общем, надеюсь, он тебя не обманывает. Желаю тебе счастья и удачи. Только вот — ты действительно надолго собираешься там остаться? Насовсем? Только будь осторожна все-таки, это чужая страна, хотя и Европа. Жду письма и подробного рассказа. Эгоизм с моей стороны, но, надеюсь, что ты все-таки вернешься.

У меня все хорошо. Хотя есть некоторые изменения. Я разошлась с Сережей. Это окончательно и “обжалованию не подлежит”. Он оставил мне квартиру, так что сейчас я потихоньку ищу работу в каком-нибудь издательстве.

Пока все. Пиши. Почту проверяю в интернет-салоне.

Целую. М».

Теперь надо сделать глубокий вдох, одеться, причесаться, накраситься. Не слишком сильно, вряд ли такие, как он, любят разодетых, ярко накрашенных, «глянцевых» девушек — мне повезло, что я не привыкла злоупотреблять боевой раскраской. Опять ты за свое? Удержать хочешь, да? Да нет просто не хочу отпугивать — и выходить в ночь. Тексты на дискету, компьютер убрать — покурить, что ли, для храбрости?

Многие думают, что Козероги бесстрастны. Холодные, рациональные «зимние», «земные» знаки. Это не так. Козерог — очень страстный знак. Только страстность эта скрытая, действительно рациональная, со склонностью все упорядочить. Моральные запреты давят на Козерогов — вот беда. Моральные запреты — это то, что нам навязывает общество, это то, что идет не от нас, идет извне, это — чужое, не наше, но большую часть жизни, а иногда даже всю жизнь, мы вынуждены им подчиняться.

Мне объясняли когда-то, что главное для Козерогов — освободиться от навязанных моральных запретов, разбудить чувства, выпустить на волю свою страстность — тогда Козерог будет по-настоящему счастлив. Нравственность — внутри нас, мораль — вне. Можно быть человеком глубоко нравственным, отвергая мораль. Можно — просто страшно. А со страхом надо бороться. Не обязательно отвергать мораль во что бы то ни стало — совсем нет. Надо просто жить и делать так, как считаешь нужным, как хочешь на самом деле, жить для себя, а не для других.

Я думаю сейчас — что скажут люди, если узнают? Что они подумают — мама, однокурсники, соседи, женщина, с которой я вчера разговаривала про соцопросы, врач из медицинского центра? Вот Светка — это особая статья, Светке все можно объяснить, я уверена. Но остальные подумают — это она от безысходности, от отчаяния, бедная девочка, у нее такое несчастье, ей надо расслабиться развеяться. Даже если не осудят — скажут: «простительно», «понятно», «чего еще ждать от женщины в такой ситуации», «утешения искала», «дай бог ей мужа теперь хорошего, надежного, не такую скотину, как ее бывший — а это так, это пройдет, интрижка, с кем не бывает».