Я тебя присвою - Елена Тодорова

Должна признать, эти горячие и, в какой-то мере, отчаянные просьбы махом губят обретенную решительность. Меня бросает в водоворот таких эмоций, которые я не в силах разделить и объяснить.

Я… Я тоже очень сильно его хочу.

В конце концов, ничего ведь не теряю. Он уже делал со мной все эти постыдные грязные вещи. Я обещала ему свое тело на полгода. Вот только… Сегодня мы, вроде как, замахнулись на повышение ставок.

Договор не состоялся. Но он заставил меня еще больше волноваться о том, не много ли я ему отдаю? Смогу ли забрать себя обратно?

— Андрей, пожалуйста, остановись… Не сегодня… Я очень устала…

— Я быстро… — и в шею мне зубами и губами впивается. Влажно, очень влажно и жестко целует и кусает. Как маньяк. Как одержимый. Мной. Ладонями грудь сминает. Напряженным пахом между ног толкается. — Я быстро. Отвечаю.

— Я сказала, нет, — пытаюсь звучать твердо, а у самой аж глаза закатываются.

Ожидаемо свирепеет мой медведь. Губы с такой силой закусывает… Когда отпускает, на них выступает кровь. Охаю и бесцельно смотрю на эти капли. Внутри все сжимается и горячо пульсирует. Мне жаль… Но я не знаю, что должна делать.

Андрей отстраняется. Выпрямляется. И… начинает раздеваться.

Неужели силой возьмет? Боже…

— Остановись… — мой сиплый шепот едва различим на фоне его тяжелого дыхания.

Нет, не слышит. Смотрит лишь на мое обнаженное тело. Распускает ремень, тянет вниз молнию и высвобождает член.

Я дергаюсь, он тут же руками ловит.

— Не бойся. Не трону, — вновь наклоняется к моему лицу. — Просто полежи так… Пожалуйста… Трахать не буду. Обещаю.

Да, под действием алкоголя Рейнер — зверь, но, как бы смехотворно это сейчас ни звучало, почти вежливый зверь.

Не трахает. Вместо этого обхватывает член рукой. У меня глаза от шока еще шире распахиваются, когда он слегка сжимает себя пальцами. Проводит кулаком по всей длине. И всем своим крупным телом содрогается.

Я возбуждаюсь, теряюсь и еще каким-то чувством наполняюсь… Поэтому, когда Андрей, не прекращая работать рукой, тянется и запечатывает мой рот поцелуем, обнимаю его. Выгибаясь в пояснице, судорожно прижимаю его к себе. Он стонет. Так громко и протяжно стонет… Прямо мне в рот.

Дальше происходящее превращается в откровенное сумасшествие. Я, как оголодавшая падшая женщина, обхватываю его ногами. Рейнер убирает руку. Сжимая мои бедра, толкается членом. Но не входит. Только трется. Я сама трусь. И целую его. Целую, словно одуревшая. Не стесняясь звуков и стонов, которые между нами разлетаются.

Это больше, чем мы договаривались… Это почти так, как он хочет… Так, как подсознательно хочу я…

Чувствую его твердый и горячий член между своих половых губ. На клиторе. В обилии вязкой смазки. Везде.

Коротит… Меня замыкает. Разбивает азбукой Морзе.

«Пососи у меня…»

Язык его засасываю. И разрываюсь, словно граната. Огненной волной все смываю. Горячее семя выстреливает мне на живот, когда я уже ору, как сирена, отправляя всей московской агломерации голосовое сообщение, что у меня, черт возьми, случился оргазм.

Какой контроль? С Рейнером, стоит ему проявить хоть каплю ласки, обо всем забываю.

Все или ничего.

Здесь и сейчас. Хочу. Все.

— Правила боя знаешь?

Андрей взял меня за руку еще перед входом на спортивную арену, и сейчас я, под шквалом криков и витающего в воздухе адреналина, нервно сжимаю его пальцы.

— Нет, — не уверена, что расслышал. Для наглядности еще и головой мотаю. — Я не люблю агрессию, — почти кричу, не забывая настороженно оглядываться.

По спине озноб скатывается. Отчаянно хочется повернуть обратно к выходу. Только сама не решусь, а Рейнер уверенно двигается вглубь зала и меня за собой ведет.

Возможность продолжить разговор появляется, только когда мы занимаем свои места.

— В боксе нет агрессии как таковой. Это спортивное состязание, в первую очередь. На силу и выносливость, безусловно. Но, чтобы ты понимала… Дабы попасть на этот ринг, требуется приложить большой труд. И чтобы удержаться, постоянно оттачивать мастерство.

— Ты раньше тоже этим занимался? — подвожу к тому, что интересно лично мне. — Помню, что у тебя был какой-то спорт…

— Спорт помнишь, меня не помнишь, — зачем-то припоминает брошенную мной в волнении ложь.

Под прицелом его настойчивого взгляда лицо, словно тысячами иголок жжет, но я упорно избегаю зрительного контакта.

— Помню, конечно. И тебя, и спорт твой… — признаю якобы равнодушным тоном.

Рейнер выдерживает неясную для меня паузу. Чувствую только, что продолжает смотреть. Так пристально, кожа горит.

— Да, я пятнадцать лет занимался боксом, — делится явно неохотно.

И на этот раз замолкает с выверенными интонациями и четким посылом, что тема закрыта.

Поднимая к Андрею глаза, гашу внутри себя невыразимое желание вновь взять его за руку.

— Все-таки очень жаль, что так получилось.

— Как? — Рейнер прищуривается.

Не зря. Знаю, что мои слова ему не понравятся, но удержать их попросту не могу.

— Что ты не смог уйти и не вернуться.

Он с силой стискивает челюсти и выразительно-медленно вдыхает.

— Да, — все, что отвечает.

А я, ощущая себя поистине кровожадной, чувствую скребущее неудовлетворение. На что рассчитывала? Что он вспылит? Взвалит меня на плечо и унесет из этого места. Туда, где мы сможем остаться одни и бесконечно выяснять отношения?

В кошмар превратилась не только моя жизнь… Я сама.

Звук хочу громче. Эмоции сильнее. Словами ударить больнее.

Что он со мной сделал?

По телу мурашки идут, но зрительный контакт не разрываю.

Нас оглушает рев толпы. Он гремит между рядами и вибрирующей пульсацией скатывается к помосту ринга, а так как мы занимаем первый ряд, то кажется, что вся бушующая агрессия и адреналин летят просто нам в спину.

— Дамы и господа, — даже голос конферансье звучит мощно и как-то ошеломляюще помпезно. Направляю, наконец, взгляд в центр. — Этим вечером на ринге столкнутся два невероятно сильных и стойких бойца. Два действующих чемпиона. Сейчас невозможно предсказать, чем закончится этот поединок. Но могу обещать с твердой уверенностью: нас ждет по-настоящему зрелищный, поистине жесткий и кровавый бокс!

Если до этого кто-нибудь из зрителей еще оставался спокойным, последнее вербальное подстегивание не оставляет никаких шансов на мирную атмосферу. По всей видимости, слова конферансье глубоко затрагивают всех фанов и почитателей бокса. Они взрываются одобрительным гулом и режут общий шум стойкими высокими выкриками.