Война и причиндалы дона Эммануэля - Луи де Берньер

Наванте гордились, что бледнолицые их боятся и здешнюю речку называют «Рекой мертвецов». Индейцы намекали, что сами убили полковника Фосетта, его сына и Ре или Римелля;[30]у них был карабин, принадлежавший, по слухам, Уинтону – они ему подмешали яд в чичу[31]и пустили тело по реке в каноэ. Наванте гостеприимно встречали белых при условии, что те не попытаются уйти; если же кто пытался, беглеца насмерть забивали батогами. Нож они называли «куто»,[32]с великолепным парижским выговором, чему научились у одного французского исследователя; знали наизусть песенку «Прижмись ко мне тесней, моя малышка», услышанную от геологоразведочной партии, искавшей алмазы и золото; янки, перуанцы и бразильцы из той партии умилостивили наванте, преподнеся в дар соль и показав фейерверк. Правда, геологам удалось бежать в 1935 году, при вожде Махароне, но песенка, в фольклоре слегка видоизмененная, по-прежнему исполнялась на инициациях младших вождей и свадьбах.

Наванте, как все лесные индейцы, – величайшие на свете путешественники, хотя никогда не покидают лес и свой мирок. Космополитические странствия они совершают посредством дозы айауаски, что придает им беспредельную телепатическую силу (отсюда ее второе название «телепатина») и способность покидать тела и добираться до места назначения, минуя в пути другие пространства. Наванте особенно любят отправляться в Нью-Йорк с миллионами самодвижущихся железных коробок и огромными термитниками, где люди живут большими колониями, точно муравьи. Вот эти ноосферные путешествия и убедили индейцев, что вовсе незачем покидать джунгли, где жизнь легка, распорядка нет и, если неохота, можно вообще ничего не делать.

Они жили в огромных «чоза» – хижинах, вмещавших до тридцати человек, да еще животных, которые согревали людей по ночам. Гамаки мужей висели над гамаками жен, а еще ниже – детские гамачки; с наступлением темноты низкие входы загораживались, и непроницаемый дым от тлеющих поленьев создавал уютную домашнюю атмосферу. Еще была общинная хижина, где проводились церемонии и созывались советы; все постройки выкладывались в форме лунного серпа, который, как считали индейцы, сделан из перьев иволги. Когда земля истощалась и наступало время покидать деревню, наванте иногда бросали домашний скарб, чтобы не тащить с собой, или его тащили женщины, поскольку владелицами считались они.

Наванте особо не работали – только выращивали бананы, пшеницу, кукурузу и земляные орехи. В остальном они развлекались. Молодые женщины плели искусные гамаки, а старухи готовили чичу: пережевывали маниоку и сплевывали ее в чан, чтобы перебродила. Мужчины большую часть времени охотились и рыбачили. Пожив с наванте, Аурелио понял, что в джунглях пища и вправду чуть ли не сама лезет в рот. Съедобен буквально каждый зверь, включая жабу-харузам; сорок семь видов съедобных орехов, в том числе великолепных каштанов. Индейцы знали несколько оригинальных способов рыбной ловли. Например, стоять в воде на одной ноге, будто аист, с луком и двухметровой стрелой. Или поперек реки ставилась загородка вроде плетня; часть рыбаков сидела в пирогах по одну сторону, а остальные колотили по воде с другой и гнали перепуганную рыбу, которая запрыгивала через плетень в лодки. И еще способ: бить по воде ветками ядовитого дерева ущачера: одурманенная рыба всплывает, остается ее только собрать. Рыбы водилось несусветное множество. Пиранья очень хороша на вкус, но уж больно костлява. Иния считалась другом, ее ловили, только если требовалась кожа гениталий самки на талисман для обольщения. Пираруку – самая крупная в мире пресноводная рыба, ее бесконечно долго ели всей деревней. Ската не ели, боялись – дернет и остолбенеешь, а вот отведать почти двухметрового кандиру – наслаждение; у тетры в верхней челюсти пазы, куда входят нижние клыки, – они, как и зубы траиры, годились для вытаскивания заноз и вообще хирургии. Пятнистый усач, запеченный в пальмовых листьях, – просто объеденье, а электрического угря благоразумно избегать. После удачного улова рыбак на подходе к деревне радостно вопил, все выбегали навстречу и ахали. Чтобы рыба сохранялась свежей, ее закапывали в мокрый песок.

На охоте наванте очень редко плевались из трубок дротиками с кураре. Зато индейцы были весьма искусными лучниками. Охотники умели держать стрелы в той же руке, что и лук, – это ускоряло стрельбу. Изготавливать стрелы нелегко – вероятно, потому индейцы и тратили на обучение столько усилий. Миссионеров встречали с восторгом: когда их убивали или выдворяли, из их сборных домиков можно вытащить гвозди и сделать наконечники для стрел, гораздо лучше костяных. Наванте охотились по четырем причинам: добыть пропитание, избавиться от опасных хищников, достать материал для инструментов и ради украшений. Из зубов капибары – самого крупного на свете грызуна, вроде умственно-отсталой морской свинки, получались прекрасные долота. На птиц индейцы охотились с тупыми стрелами, надергивали самые красивые перья и сооружали акангатару – головной убор. Когда оглушенные птицы очухивались, их выпускали или держали в клетке, превращая в унылых производителей перьев. Рано или поздно пернатые умирали от недоумения.

Любимая еда наванте – блюда из попугаев, сьяпу (банановый суп), гадюка сурукуку, выкопанные на отмелях черепашьи яйца, гокко – хохлатый и кракс-миту, дикий мед; противный жирный суп «пикья», которым потчевали непрошеных гостей; еще любили всевозможных обезьянок – их сбивали стрелами с четырехзубыми наконечниками. Освежеванные обезьяны пугающе напоминали детей, и в них кишели глисты.

Индейцы относились к животным как к равным – ни ниже, ни выше себя, и заводили самых невероятных зверушек. Некоторых животных вообще не употребляли в пищу: например, солнечную цаплю, которая ела вшей, или козодоя, особого покровителя девиц, или белок, навевавших сон. Но без всякого отвращения ели тлей, личинок осы и саранчу – она, если поджарить, на вкус напоминает анис.

Охотясь за муравьями, женщины снимали улури, что делали очень редко. Улури – вырезанный из коры треугольник с боковинами сантиметра в три; по углам крепилась плетеная нить, которая обвязывалась вокруг талии. К нижней вершине треугольника прикреплялась другая нитка, укромно пропущенная между ногами и ягодицами и завязанная сзади на поясе. Улури привлекал внимание к гениталиям – треугольник указывал к ним путь. Это знак, что женщина созрела; без улури она считалась неприлично раздетой. У женщин всегда имелся запасной треугольник – так, на всякий случай. И мужчины, и женщины носили ожерелья – тысячу кружочков из улиточьих раковин. Женщины по полгода обтачивали о камни раковинки, пока не станут маленькими и тонкими. Клыком или твердой палочкой в середине каждого кружочка проделывали отверстие и нанизывали на нитку, свитую из дикого хлопчатника. Мальчики носили эти ожерелья на поясе, а мужчины, как правило, не носили ничего – разве ожерелье из когтей ягуара на шее, да еще браслеты из коры на лодыжках. Индейцы часами сидели, как средневековые катары,[33]и, согласно иерархии, выискивали и давили друг у друга клещей и вшей, от которых не удавалось избавиться во время ежедневных омовений. Единственную одежду, если можно ее так назвать, составляли раскраски, которыми на праздники наванте покрывались с головы до ног. Для создания желтого и красного цветов масло пикья (как в супе) смешивалось с соком апельсинового дерева, белый получали из древесной золы, а растение генипас давало великолепные оттенки синего и черного. Красители превращали светлую от природы кожу индейцев в темно-коричневую и притом отпугивали орды кусачих насекомых, бизонова гнуса и москитов, вызывающих лейшманиоз. Стремясь максимально оголиться, наванте макали пальцы в золу и старательно выдергивали волосы на всем теле, за исключением головы, чем породили популярный миф о том, что индейцы Амазонки от рожденья безволосые.