Алое домино - Сильвия Торп

— Может быть, мадам, — резко начал он, — вы соблаговолите объяснить, отчего самым невежливым образом покинули дом своего дяди, не соизволив даже попрощаться с хозяйкой. А более всего меня интересует, почему вы уехали в сопровождении Винсента Келшелла?

Уловив в последних словах скрытое обвинение, она пришла в ответное негодование: — Винсент проводил меня до дому. И если сообщил вам об этом, то, без сомнения, должен был сказать также и о том, что мне стало дурно.

— Он ничего не сообщал. Мне сказал об этом Дирэм, черт бы побрал этого наглеца! Уехав из дому вместе с вами, Келшелл больше не вернулся, о чем вы, вероятно, прекрасно знаете. — Он многозначительно взглянул на дверь в спальню, выходившую в туалетную. — Он все еще там?

От такого оскорбления, от такой несправедливости потухшая было ярость вновь вспыхнула. Антония вскочила на ноги, пудермантель соскользнул с плеч.

— Нет, его там нет, — в бешенстве выкрикнула она. — Он только проводил меня до входной двери и тут же ушел. И не надо по себе судить ни о нем, ни обо мне!

— Что, позвольте спросить, вы подразумеваете? — Голос Джеррена был угрожающе тих.

— Я подразумеваю, что вместо того, чтобы внушать вам подозрения относительно меня, лорду Дирэму следовало бы получше присматривать за своей будущей женой. Такого поведения устыдилась бы даже кабацкая девка! Говорите, я проявила невоспитанность! А что сказать о женщине, которая едва только обручившись с одним, уже строит планы, как стать любовницей другого?

Теперь его гнев сменился безмерным удивлением; прищурившись, он шагнул вперед.

— Кто вам сказал? Келшелл?

— Никто мне ничего не говорил, да в том необходимости не было! Я видела вас с нею в прихожей и слышала ее слова своими ушами. Нет, я за вами не шпионила! Просто стремилась укрыться от молодого Ригби, докучавшего мне своими назойливыми ухаживаниями. Вот и услышала то, что хотела узнать.

— И узнали только половину истории! Задержись вы хоть на минуту, то услышали бы, как я ответил ей, что не желаю прибегать ни к каким уловкам. Что графиня Дирэм может любить, кого пожелает, но я от такой чести отказываюсь.

— Ну да, а для того, чтобы сообщить это, совершенно необходимо было втихомолку укрываться с нею в полутемной комнате, не так ли? — надменно возразила Антония.

— Да, чертовски необходимо. — Он говорил прочувствованно-серьезно. — Она становилась уже неуправляемой, грозилась устроить сцену. Представляете, какой мог бы разразиться скандал и к каким сплетням он бы привел. Пришлось провести десять адски неуютных минут, и не успел я выбраться из этой неприятности, как обнаружил, что не кто иной, как именно вы все-таки развязали языки всем сплетницам, удрав с вашим Винсентом.

— Значит, теперь я во всем виновата? — Голос Антонии дрожал от гнева. — Что ж, это вполне согласуется со всем, что мне уже известно! Вы можете позволить себе какое угодно скандальное поведение, а меня даже родственник не может просто проводить домой с бала.

— Только не в том случае, когда на этот бал вы приехали со мной или когда ваш отъезд дает пищу всяким нелепым слухам. Однажды я уже предупреждал вас, а теперь напоминаю, что коль скоро вы носите мое имя, то извольте и вести себя, как подобает.

— Коль скоро вас так заботит имя Сент-Арванов, — вспыхнула она, — то крайне жаль, что так мало беспокоит собственное поведение, которое гораздо более, нежели мое, бросает на него тень.

Несколько секунд глаза его сверкали яростным сапфировым блеском, рот жестко кривился; потом он вдруг неожиданно мягко произнес: — Берегитесь, Антония. Такого тона я не потерплю ни от кого, даже от вас.

— Даже от меня? — Она рассмеялась с гневным презрением. — Ну что вы, сэр, я не ищу и не жду особых привилегий! В отличие от мисс Челгроув.

Она отвернулась, но он схватил ее за плечи и заставил смотреть себе в глаза.

— Раз и навсегда, давайте выясним все, что касается Джессики Челгроув. Год назад я флиртовал с нею, с модной в то время красавицей, как, впрочем, и множество других мужчин. Причем не домогался ни ее самой, ни ее богатства и даже не был влюблен. Вина моя заключается лишь в том, что она вовсе не отнеслась к этой комедии так же легко, как я сам и как я ожидал, но, Бог свидетель, с моей стороны не было дано ни малейшего повода, дабы заподозрить нечто более серьезное! Весь флирт прекратился, едва меня швырнули в тюрьму, и теперь я не испытываю ни малейшего желания начинать его сначала ни с мисс Челгроув, ни с графиней Дирэм.

— Едва ли вас можно по-настоящему обвинить в подобных намерениях! Но из-за вашей преувеличенной галантности с нею весь свет подозревает именно это! — Антония попыталась вырваться, но он еще сильнее стиснул ее, сквозь тонкий шелк оставляя на плечах синяки. Устремленные на него черные глаза гневно пламенели. — Уж не воображаете ли вы, что обязаны разъяснять мне свое поведение! Меня совершенно не волнует, есть ли у вас любовницы и сколько их, но я не потерплю незаслуженных упреков.

— Не волнует? — Джеррен смотрел ей в лицо. — Вы уверены, Антония?

Она быстро отвернулась, не желая встречаться с ним глазами. Да, конечно, волнует. Она с безжалостной ясностью понимала, что в основе ее гнева лежит ревность, и сейчас нет ничего важнее, чем навсегда избавиться от тени даже предполагаемой любви Джер-рена к Джессике. Интуиция подсказывала верить его словам, да и самой хотелось этого.

Ее неожиданно поразила тишина в доме, интимность этой минуты, когда они с Джерреном оказались так близко наедине, как никогда раньше. Стоя лицом к зеркалу, она могла видеть и его, и себя с рассыпавшимися в беспорядке по плечам, все еще напудренными волосами; тонкий пеньюар соскользнул, обнажив смуглые плечи и еще более усилив ее смущение. Она чувствовала себя беззащитной, лишенной панциря отчужденности, под которым последнее время старалась прятаться; от того, к а к он смотрел на нее и как переменил тон, гнев ее совершенно растаял.

— Даю вам слово, — произнес он наконец спокойно и мягко, — что Джессика ничего не значит для меня. Если б это было не так, я не ограничился бы одной лишь пустой галантностью.

«Джеррену вовсе не свойственно держать сердце открытым». Эхо слов Люси снова прозвучало в душе Антонии, неся надежду, а с нею и мужество снова взглянуть ему в глаза.

— Принимаю ваше слово, — ответила она, едва дыша. — Пока еще вы не давали мне повода сомневаться в нем.

— Как раз сейчас я и собираюсь его дать! — Голос зазвучал глуше, а руки снова стиснули ее в объятии, вырваться из которого было совершенно невозможно. — Как-то раз я уже давал вам обещание, но есть обещания, любовь моя, сдержать которые мужчина просто не в состоянии.

И он закрыл ей губы своими, пылающими, жадными и нетерпеливыми, подавляя невольное ее сопротивление. В первую секунду она еще боролась, но вскоре с бессвязным лепетом обвила руками его шею и больше не сопротивлялась. Все сомнения, страхи, даже само сознание куда-то унеслось, и когда он, подхватив ее на руки, внес в спальню, она не протестовала.