Своенравная красавица - Сильвия Торп

Солнце сияло в то майское утро, но было холодно, резкий ветер гнал по небу легкие облака, шумел молодой листвой и клонил к земле первые весенние цветы в парке Джонатана Шенфилда. Еще совсем рано, весь дом спит, в Маут-Хаус встали только слуги, а Черити уже спустилась украдкой по черной лестнице и проскользнула по выложенному каменной плиткой коридору за кухней. Ей нужно было к двери в дальнем конце коридора, к двери, которая выходила во двор, отделявший жилые помещения от конюшен. Оттуда ничего не стоило выбежать в парк и очутиться на свободе.

Черити, затаив дыхание, прошла на цыпочках по коридору. На самом деле никто не запрещал ей выйти рано утром на прогулку, и слуги, хлопотавшие на кухне, не имели права остановить ее, но Черити знала, что, если ее заметят, начнутся восклицания и вопросы, и волшебное очарование этого прекрасного утра будет безнадежно испорчено.

Она добралась, наконец, до двери и тихонько открыла ее. Двор был пуст, и, подобрав юбки, Черити помчалась к распахнутой калитке, проскочила посыпанную гравием дорожку, ведущую к парадному входу, и вскоре оказалась в заросшем буйной травой парке. Черити бежала, пока хватило сил, и остановилась перевести дух под раскидистыми ветвями дуба. Она прислонилась к мощному корявому стволу, раскинула руки и запрокинула голову, упиваясь своей свободой.

Черити было тринадцать лет, а этим именем[1]ее наградили, чтобы она не забывала о своем месте в жизни, так как, будучи сиротой от рождения, целиком зависела от милости старшего брата своего отца, Джонатана Шенфилда. Он был человек справедливый и никогда не упрекал девочку за то, в чем она никак не виновата, но несчастные обстоятельства, да еще и то, что она была наполовину француженкой, — все это неизбежно накладывало свой отпечаток, отдаляя Черити от его троих детей, с которыми она росла вместе. Эти факты, впрочем, редко тяготили ее, и уж меньше всего в то сияющее майское утро 1641 года.

Отдышавшись, Черити отошла от дуба и тихонько побрела дальше, поскольку не боялась, что ее догонят. У нее не было определенной цели, хотелось просто побыть одной, вне дома, без придирок двоюродного брата, 16-летнего Джонаса, и не чувствовать пустого безразличия Бет и Сары, его сестер. А также избавиться на время от монотонного круга уроков и домашних обязанностей, против которых так часто бунтовало в молчаливом протесте все ее существо. Позднее ей, вероятно, придется сполна расплатиться за свой поступок, но не могла она сидеть спокойно, когда счастье и волнение бурлили в ней, как вешние воды. Этого дня она ждала всю долгую зиму.

Черити направилась к ручью, который служил границей имения ее дяди; по другую сторону начиналось обширное поместье сэра Даррелла Конингтона. На протяжении многих поколений его семья владела этими землями, и влияние сквайров распространялось на всю округу. Они даже добавили свою фамилию к названию деревушки в соседней долине — получилось Конингтон-Сент-Джон, а их большой дом, венчающий вершину холма между деревней и Маут-Хаус, именовался просто и гордо — Конингтон.

Черити подобрала юбки и, соблюдая величайшую осторожность, перебралась через бурный ручей — мостками ей послужили два больших камня и полусгнивший ствол упавшего дерева, а потом взобралась на грязный противоположный берег. Перед ней круто вздымался лесистый склон холма, но узкая тропинка, петляющая между деревьями, была ей так же хорошо знакома, как и аккуратные дорожки дядюшкиного сада. Две семьи, обитавшие по соседству много лет, всегда были в дружеских отношениях, но по иронии судьбы именно Черити выпало на долю впервые установить действительно тесную связь между ними. Из всего семейства Шенфилд Черити была самым частым и желанным гостем в соседском доме, что чрезвычайно раздражало ее кузена Джонаса.

С дальней опушки леса, там, где он граничил с обширным оленьим парком, был виден сам Конингтон — великолепный дом, построенный во времена старой королевы взамен прежнего, более скромного особняка. Дом стоял на холме, его высокие трубы и островерхая крыша четко вырисовывались на фоне ясного весеннего неба, изящные обводы окон сверкали на солнце. К подножию террасами поднимались сады с могучими деревьями и ровными лужайками, статуями, увитыми зеленью беседками и ухоженными цветниками. Все это было обнесено высокой кирпичной стеной с широкими арочными воротами. Внушительный дом свидетельствовал о богатстве и гордости его владельцев. «Гордый, как Конингтон» — это изречение хорошо известно во всей округе. Большинство относилось к этой черте характера с пониманием, так как в гордости Конингтонов не было высокомерия. Только немногие вроде молодого Джонаса Шенфилда и нескольких недовольных в близлежащем Плимуте негодовали или ворчали по этому поводу в своем кругу.

Конингтон нравился Черити во всех отношениях, а тот вид, который внезапно открывался глазам, когда, поднявшись по крутой тропинке, она выходила из рощи, не надоедал никогда. Черити немного помедлила, глядя на поместье. Она знала, что, несмотря на ранний час, в доме уже кипят приготовления к празднику: ожидалось, что единственный сын хозяина привезет сегодня домой свою молодую жену.

Юный Даррелл Конингтон был для Черити самым главным человеком на свете. Шесть лет назад он впервые спас ее от грубого задиры Джонаса; так возникли отношения, которых многих озадачивали, а самого Джонаса просто выводили из себя. Странная дружба связала маленькую родственницу Шенфилдов, наполовину иностранку, к которой и в семье-то относились презрительно-равнодушно, с сыном и наследником сэра Даррелла Конингтона и оказала громадное влияние на довольно унылую до того жизнь Черити. Когда стало ясно, что сам сэр Даррелл очень тепло относится к девочке и что его жена приняла малышку под свое крыло, в Конингтоне и окрестностях молча признали, что с Черити Шенфилд надо теперь считаться.

Сама же девочка, обеспеченная дядей из чувства долга и также по долгу благодарная ему, вскоре по-настоящему привязалась к сквайру и его жене, а самая сильная привязанность и самое глубокое чувство достались юному Дарреллу. Будучи на четыре года старше ее, он превратился в молодого человека, когда она еще сидела за уроками в классной комнате, и все же время еще больше сблизило их, так что Даррелл смотрел на Черити почти как на родную сестру, которой ему так не хватало.

Их дружба прервалась только год назад, когда сэр Даррелл решил, что пора его сыну повидать мир, и отослал его в Лондон — пожить при дворе перед поездкой в Кент для заключения брака, давно оговоренного для него. И Даррелл уехал из Конингтона, но теперь, наконец, настал момент долгожданного возвращения, а то, что молодой человек привезет с собой жену, совершенно не беспокоило Черити. Новобрачная была не намного старше ее самой, и Черити пребывала в радостной надежде, что обретет в Элисон Конингтон подругу, почти ровесницу, и с женой Даррелла у нее будет гораздо больше общего, чем с двоюродными сестрами.