Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера - Андрей Шляхов

«Перевестись, что ли, на другую подстанцию? — подумал Данилов. — Ездить дальше, зато спокойнее».

Данилов жил в Карачарове, около эстакады, и шестьдесят вторая подстанция была для него ближайшей. Всего каких-то пятнадцать минут езды на троллейбусе, сущие пустяки по московским меркам.

Искоса поглядывая на надувшуюся Веру, преувеличенно старательно наблюдавшую за работой кислородного ингалятора и поведением больной, Данилов вдруг понял, отчего он чуть было не вышел из себя.

Слова Веры были очень похожи на те, что когда-то сказала ему Елена…

Конец четвертого курса, жаркий душный московский май, пыльный кабинет для практических занятий на кафедре общей гигиены.

Занятия уже закончились, однокурсники разбежались, а они сидели за одним столом и лихорадочно списывали конспект лекции, пропущенной еще в начале семестра. Будущих врачей держали в ежовых рукавицах. Пропустил лекцию — будь любезен предъявить ее собственноручно написанный конспект, иначе к экзамену или зачету по предмету допущен не будешь. Уважительная причина? Есть справка? Отлично, но конспект все равно покажите…

У них не было уважительной причины. Лекция шла первой парой, которую студенты Данилов и Морозова бессовестно проспали в одной постели. Соседка Елены по общежитию уехала на несколько дней домой, в Липецк, проведать тяжело заболевшую мать, и грех было не использовать такую возможность.

Влюбленные использовали возможность на всю катушку, заснув на измятой мокрой от пота простыне лишь в пятом часу утра. Разумеется, ни о каком подъеме в семь часов не могло быть и речи.

— Фу-у-у! — Данилов бросил ручку на тетрадь, откинулся на спинку стула и потряс в воздухе занемевшей от писанины рукой.

— Немного осталось, — подбодрила его Елена. — Давай, не расслабляйся.

Ее усердие показалось Данилову странным. Он вспомнил, что весь сегодняшний день подруга была скованна и малоразговорчива и решил «внести ясность».

— Ты сегодня какая-то не такая, — сказал он, привычным жестом кладя руку ей на плечо.

Мягко передернув плечом, Елена продолжила писать конспект.

Данилов подумал несколько секунд и от повторной попытки благоразумно решил воздержаться.

— Что-то случилось? — участливо спросил он.

— Может — да, может — нет, — Елена продолжала писать, не отрывая головы от двух тетрадей — своей и чужой.

— Так не бывает.

— Бывает.

— Бывает или — да, или — нет. А «может — да, может — нет» это — парадокс.

— Не парадокс, а жизнь.

— Так что же все-таки случилось, Лен?

— Для тебя — ничего!

«Какая муха ее укусила? — подумал Данилов. — Заболела, что ли?»

— А для тебя? — как можно более мягко спросил он, чувствуя, что обычно спокойная подруга находится, что называется, «на взводе».

Скандалов Данилов не любил. Отвращение к ним привила ему родная мать, предававшаяся выяснению отношений с чувством, толком и расстановкой. В рамках приличий, но с огромным энтузиазмом.

— Для меня кое-что произошло, но это только для меня! — Елена наконец-то прекратила писать и, продолжая держать ручку наготове, посмотрела на Данилова.

Взгляд ее был необычным — каким-то печальным и отстраненным.

— Ты беременна? — Данилов назвал первое пришедшее ему в голову предположение.

— Успокойся — нет! — сказала Елена и снова взялась за списывание лекции.

Если бы она просто ответила «нет», это был бы нормальный ответ, но презрительное «успокойся», звучало как оскорбление. Как вызов. Как брошенная перчатка, которую ее собеседник поспешил поднять.

— Я спокоен как никогда, — сказал он. — И этим отличаюсь кое от кого.

— Мои поздравления!

— Может быть, мы прекратим ерничать? А, Ленчик? Упоминание ласкового варианта ее имени, которое обычно произносилось Даниловым в самые интимные моменты, против ожиданий не настроило девушку на миролюбивый лад. Напротив, она фыркнула, давая понять, что подобным образом к ней обращаться не стоит.

— Борьба за мир — дело обоюдное, — повторил Данилов любимую присказку Светланы Викторовны, вынесенную еще из социалистических времен, и продолжил прерванное занятие.

Молчание длилось до тех пор, пока Елена не закончила списывать.

Она убрала ручку и тетрадь в сумку, достала из нее карманное зеркальце, посмотрелась в него, поправила рукой воображаемый дефект прически, убрала зеркальце, посмотрела в окно, на исписанную кем-то из преподавателей грифельную доску, затем, словно только что увидев, посмотрела на Данилова и будничным тоном сказала:

— А я замуж выхожу.

— Подожди, я скоро… — невпопад ответил Данилов, торопясь поскорее расправиться с конспектом.

— Что — скоро?

— Я скоро закончу.

— И что?

— Пойдем вместе?

— Замуж?! — интонация подруги вернула Данилова из мира общей гигиены на грешную землю.

— При чем тут замуж? — искренне удивился он.

— В этом ты весь, — нахмурилась Лена. — Я сказала тебе, что выхожу замуж, а ты даже не расслышал.

— Я расслышал. Зачем ты так шутишь?

— Это не шутка.

— Это… предложение? — не успело последнее слово сорваться с губ Данилова, как он уже жалел о сказанном. Фраза, задуманная как остроумная, вышла тупой и пошлой.

— Это — информация!

— К размышлению?

— К сведению! — Лена встала. — Я пойду, а ты дописывай. Тетрадь завтра вернешь Бурчаковой. Мне хочется побыть одной…

— Ты не можешь так! — Данилов вскочил на ноги, едва не перевернув стол, за которым они сидели. — Ни с того ни с сего заявить, что ты выходишь замуж и после этого взять и уйти! Я хочу знать — почему?! За кого?! С какой стати?!

— Какая разница? — длинные, завивающиеся на концах волосы Лены заколыхались в такт движениям головы. — Ты сердишься — значит, ты любишь. А для тех, кто любит, совершенно не важно, почему, с какой стати и за кого. Важно только одно — моим избранником оказался не ты, а другой мужчина. Все остальное так — мелочи.

— Но…

— Свобода выбора — одно из главных завоеваний демократии, — улыбнулась Лена и стуча каблучками выпорхнула из аудитории, унося с собой лучшую частичку жизни студента четвертого курса Московского медицинского университета Владимира Данилова.

Больше всего на свете Данилов не любил выезжать на констатацию смерти. Мнилось ему в этом что-то неправильное, издевательское. Доктор приезжает на вызов лишь для того, чтобы подтвердить смерть человека — что может быть абсурднее?