Мегрэ и его мертвец - Жорж Сименон

о вашем владельце кафе?

— Он действительно оказался владельцем кафе, господин судебный следователь.

— Личность установлена?

— Вполне.

— Как идет расследование?

— Появился еще один убитый.

Мегрэ представил себе, как похолодел от ужаса его собеседник.

— Что вы сказали?

— Еще один убитый. Но на этот раз потери не наши.

— Вы хотите сказать: его убили полицейские?

— Нет. Это сделали другие господа.

— Каких господ вы подразумеваете?

— Очевидно, это сообщники.

— Они арестованы?

— Пока нет. — Мегрэ понизил голос. — Боюсь, поиски будут продолжительными и сложными, господин Комелио. Дело очень и очень неприятное. Это убийцы, вы понимаете?

— Насколько я могу судить, не будь они убийцами, никакого расследования и не возникло бы.

— Вы меня не поняли. Они убивают преднамеренно, чтобы обезопасить себя. Вопреки мнению обывателей, случай, как вы знаете, довольно редкий. Не останавливается даже перед убийством своих собственных товарищей.

— Тогда почему же они его убили?

— Очевидно, потому, что он погорел и мог навести на их след. А район неприятный. Хуже дыры во всем Париже не сыскать. Всякое эмигрантское отребье тут гнездится. Или совсем без документов, или с фальшивыми бумагами.

— Что намерены предпринять?

— Приму необходимые меры. Я обязан это сделать, поскольку ответственность за происшедшее лежит и на мне. Нынче будет проведена облава. Никаких результатов она, по-видимому, не даст.

— Во всяком случае, надеюсь, что новых жертв не будет.

— Я тоже на это надеюсь.

— Когда намерены осуществить операцию?

— Как обычно, часа в два ночи.

— Сегодня у меня партия в бридж. Постараюсь задержаться как можно дольше. Позвоните мне тотчас после облавы.

— Хорошо, господин судебный следователь.

— Когда пришлете мне рапорт?

— Как только выкрою время. Очевидно, не ранее, чем завтра вечером.

— Как ваш бронхит?

— Какой бронхит?

Мегрэ совсем забыл про недуг. Держа в руках красную карточку, в кабинет вошел Люка. Мегрэ тотчас понял, что это такое. Профсоюзный билет был выписан на имя Виктора Поленского, рабочего завода Ситроэн, чеха по национальности.

— Какой адрес, Люка?

— Набережная Жавель, дом 132.

— Постой. Адрес вроде знакомый. Там паршивая ночлежка, она на углу набережной и еще какой-то улицы. Года два назад мы проводили там облаву. Выясни, есть ли телефон у владельца.

Дом находился на берегу реки, возле мрачной громады заводских строений. Дрянная гостиница, битком набитая недавно прибывшими эмигрантами, которые, вопреки предписанию полиции, ютились по три-четыре человека в одной комнате. Самое удивительное, заведением этим заправляла женщина и умудрялась держать своих жильцов в повиновении. Даже стряпала для них.

— Алло! Дом сто тридцать два по набережной Жавель?

Ответил хриплый женский голос.

— Поленский сейчас у вас живет?

Женщина помолчала, соображая.

— То есть Виктор…

— Ну и что?

— Он у вас остановился?

— А твое какое дело?

— Я его приятель.

— Знаю я, кто ты. Мусор.

— Допустим, я из полиции. Поленский все еще у вас живет? Вряд ли стоит напоминать: мы проверим ваши сведения.

— Знаем мы ваши штучки.

— Ну так как?

— Уже полгода не живет.

— Где он работал?

— У Ситроэна.

— Давно во Францию приехал?

— Насчет этого мне ничего не известно.

— Он говорил по-французски?

— Нет.

— Долго у вас жил?

— Месяца три.

— Друзья у него были? Кто-нибудь приходил?

— Нет.

— Документы у него были в порядке?

— Наверно, раз полиция не придиралась.

— Еще один вопрос. Харчился он у вас?

— Чаще всего да.

— Женщины у него были?

— Послушай, пес ты поганый. Думаешь, меня это заботит?

Повесив трубку, Мегрэ обратился к Люка.

— Свяжись с отделом регистрации иностранцев.

В картотеке префектуры никаких сведений о Поленском не имелось. Иными словами, этот чех приехал нелегально, подобно тысячам таких, как он, которые ютятся в самых неприглядных парижских трущобах. Несомненно, как и большинство, добыл себе поддельный паспорт. В предместье Сент-Антуан подозрительных притонов, где вам за определенную мзду живо состряпают любой документ, хоть пруд пруди.

— Позвони на завод Ситроэна!

Успели прислать фотографии убитого, и комиссар роздал их детективам из полиции нравов и отдела наблюдения за гостиницами. Сам же отправился в дактилоскопическую картотеку, захватив с собой отпечатки.

Но ничего там не обнаружил.

— Мерс здесь? — спросил он, просунув голову в дверь лаборатории.

Мерсу незачем было приходить на службу, поскольку он отработал целые сутки. Но спал он мало. Ни семьи, ни возлюбленной, насколько это было известно, он не завел, а единственной его страстью была лаборатория.

— Я здесь, шеф.

— Еще один труп в твоем распоряжении. Только загляни сначала ко мне.

Оба вместе спустились вниз. Люка уже связался по телефону с расчетным отделом завода.

— Старуха сказала правду. Он три месяца работал чернорабочим. Примерно полгода в платежных ведомостях его нет.

— Прилежно работал?

— Прогулов почти не было. Но иностранцев там столько, что в лицо всех не знают. Я спросил, нельзя ли узнать о нем какие-нибудь подробности у мастера. Это возможно лишь в отношении квалифицированных рабочих. А чернорабочие, почти сплошь приезжие, появляются и исчезают, и никто о них ничего не знает. У ворот всегда очередь из безработных. Проработают дня три, три недели или три месяца, и с концами. По мере надобности их еще и перебрасывают из цеха в цех.

— Что в карманах?

На столе лежал вытертый бумажник некогда зеленой кожи. Кроме профбилета, в нем лежала фотография молодой женщины — круглое свежее лицо, окаймленное тяжелыми косами. Типичная чешская провинциалка.

Две ассигнации по тысяче и три по сто франков.

— Сумма приличная, — пробормотал Мегрэ.

Длинный нож с защелкой. Конусообразный клинок, отточенный как бритва.

— Как думаешь, Мерс, не этим ли ножом прикончили маленького Альбера?