Пламя изменений - Алексей Олейников

Ая! Мех сверкает как облитый маслом, каждый волосок дрожит… Ая! Воздух прохладен, а луна полна, и добыча мчится темными тропами, петляя и скрадывая следы, но их не обманешь, они идут следом, неумолимо, неостановимо, сердце колотится в груди, земля ударяется о лапы, деревья протягивают свои руки над ними, будто благословляя эту ночь, эту охоту… Ая! Как же хочется жить, как хорошо чувствовать, как поют песню мышцы, как закипает кровь, и запахи толпятся в носу, но сильнее всех – ее запах, она совсем рядом, она манит и тут же исчезает, и кого он уже преследует – зайца или лисицу, не понять, они летят как две стрелы через ночной лес, все быстрее, белая звезда танцует перед глазами, ее запах вытеснил остальные, ее запахом пропах весь мир, весь мир и есть эта лисица, и он ее поймает за все девять хвостов…

Лес оборвался обрывом, он покатился кубарем вниз и в полете поймал ее – или она позволила себя поймать? Уже не важно, они покатились вместе, слились в один клубок, переплелись лапами, он пил ее запах, ее дыхание, ее глаза сверкали, полные фиолетовой тьмы…

Скалы Ясона! Два обломка на западной оконечности архипелага Авалона, как два зуба из пасти гиганта, они высятся над бушующим морем, которое здесь уже больше воздух, чем море. Птицы плавают в этих водах свободнее рыб, рыбы лениво загребают плавниками в перенасыщенном влагой воздухе. Здесь всегда дождь – холодный, секущий, он летит из низких серых облаков, кипящих, будто их помешивает поварешкой сердитый великан.

Ближе всех прочих земель Авалона скалы Ясона к Скрытым землям, говорят, свет их солнца падает на скалы Ясона, и тогда у путника возникает две тени. Если отсечь одну из теней заговоренным ножом, то такую тень можно превратить в соглядатая – незримого, бесшумного шпиона, который может проникнуть куда угодно. Вот вам куда угодно? Что, вам холодно? И то верно, ветер здесь не жалует теплом.

Да, кстати, надо точно знать, какую именно тень отсечь, потому что если промахнешься, то мигом расстанешься с жизнью.

Смотрите, меж обломков протянут мост – узкий, веревочный, едва разойтись двоим, если сойдутся. Под мостом беснуется Океан Вероятности. Скалы обращены на закат – если судить по координатам Внешних земель, они никогда не меняют своего местоположения относительно других островов Авалона. Они словно навечно на якорной стоянке в одном и том же месте. Именно поэтому скалы Ясона часто используют для встреч – их легко отыскать.

А что это там, в воде? Вон там, где кипит пена у подножия скал? Словно укрытые плащами, меняющими цвет, принимающими любую форму, замерли две фигуры. Нет, показалось, налетела волна, и нет ничего – только пена, черный камень и нити водорослей.

Здесь легко обмануться, Океан рождает зыбкие формы и тут же их уничтожает.

Юки стояла на северной скале – Младшем брате, на макушке скалы. Океанские валы лизали подошвы сандалий, обдавали солью и свежестью.

Аббероэт стоял на вершине большой скалы, на Старшем брате.

Они увидели друг друга, двинулись навстречу. Мостик качался на ветру, канаты дрожали под пальцами.

Сблизились настолько, что стали различимы черты лиц. Белое с фиолетовым кимоно Мацуды, его полы трепетали как крылья бабочки. Длинные одежды цвета яичного желтка Аббероэта, одеяния, которые носили очень давно на Востоке. Подошли еще ближе – иначе не услышать друг друга, ветер вырывает слова изо рта и уносит прочь, на острова и дальше, во Внешние земли, вдувает в уши недоумевающих людей.

– Ты звал, и я пришла, Старейшина. – Юки заговорила первой.

– Я звал, кицунэ, – Аббероэт развел ладони, показывая, что в руках его пусто. – Мир на краю.

– Мир всегда на краю будущего, он так существует, – Юки сомкнула руки, скрыла их в широких рукавах. Что там у нее – волшебный веер, кинжал?

Юки вынула цветок – ромашку, желтое солнце с белыми лучами. Ветер радостно налетел, схватил игрушку, но тонкие пальцы держали стебель бережно, но крепко.

– Они растут на острове Дриад, – сказала она. – Не правда ли, чудесные?

– Красивый цветок, – вежливо сказал Лекарь. – Нам нужно понять, что делать дальше.

– Есть такое человеческое гадание: верю – не верю, любит – не любит, – сказала Юки, проводя по лепесткам. – Обрываешь лепестки, если последний выпадет «не любит», значит, так тому и быть.

– Глупое гадание, – сказал Аббероэт и сделал шаг. – Простой перебор вариантов, все зависит от числа лепестков, можно просто их подсчитать, чтобы узнать ответ. Довольно твоих уловок, кицунэ. Мы все в большой опасности. Верно ли, что ты не хочешь искать Видящую во Внешних землях?

– Можно подсчитать лепестки, – согласилась Юки. – Но как ты угадаешь, сколько лепестков будет на цветке, который ты сорвешь? Я не верю вам, Аббероэт. Я наблюдала за вашей службой столетия. Вы ошиблись. В самом начале, и каждый следующий шаг заводил вас все дальше. Сможешь ли ты измениться сейчас?

– Все возможно, – ответил после долгого молчания Лекарь. – Ты права, мы столетиями были уверены, что Видящая – самая большая угроза. Ты устраняла прорывы фейри, но каждый человек Договора – сам по себе вероятный прорыв. Все эти века мы имели дело с темной стороной Магуса, может быть, наше зрение исказилось. Но сможешь ли ты обещать, что Видящая не уничтожит всех нас?

Юки покачала цветок в пальцах:

– Не могу. Но невозможно все просчитать, иногда нужно верить, Аббероэт. Это дао. Все в этом мире следует своему предназначению, и Видящая тоже. Если ей суждено уничтожить мир, никто не в силах это остановить. Но вряд ли это так. В мире слишком много красоты, чтобы он мог умереть.

Глава Лекарей смотрел на нее, прищурившись:

– Даже Сновидцы не могут просчитать, что она выберет. Если бы у меня был больной с такой клинической картиной, я бы начал операцию немедленно.

– Ты что-то понял о природе Видящей? – напомнила Юки.

– Чтобы понять болезнь, нужно знать предысторию, – сказал Лекарь. – Что было в прошлом этой девочки? Ранняя потеря родителей, экцентричный дедушка, замкнутый цирковой мир. А потом ее швырнули в жернова древней войны как разменную монету, без предупреждения и подготовки. Она потеряла всех, кто был ей дорог, и на нее взвалили ответственность, которая не под силу большинству людей. Мне очень жаль ее, Юки, – но как я могу доверить судьбу мира подростку с подобными психологическими травмами?

– Да, вы не меняетесь, – печально сказала Юки. – Ты все еще думаешь о Дженни Далфин как о проблеме. О болезни, которую надо вылечить. А она – шанс этого мира, его желание измениться. Она – лекарство. А они бывают горькими.

– В твоих словах нет смысла, – вздохнул Лекарь. – Жаль, что ты не слышишь голоса разума. Ты предлагаешь довериться естественному ходу вещей, в надежде, что все образуется само собой. Вероятности сойдутся наилучшим образом, и Дженни Далфин – слабая испуганная девочка – сможет справиться с невероятной силой, которую подарила ей судьба. Предлагаешь поверить, что ей достанет мудрости, стойкости, понимания? Поверить, что она сумеет выбрать лучшее будущее для этого мира? Нет, госпожа Мацуда, я не могу так рисковать.