Цветок забвения. Часть 2 - Мари Явь

спрятала его между губами. Мы усовершенствовали ритуал, но Метресса глядела на нас хмуро, как на преступниц.

— Открой рот.

Когда я подчинилась, Чили положила мне на язык влажный тёплый конвертик с семенами мака. То же самое сделала я с косточкой винограда. И мы ещё долго смотрели друг на друга, смущённые, но довольные. Тишина требовала высказаться, но ритуальные зёрна у нас во рту уже были идеальным признанием. Мы принадлежали друг другу.

Глава 7

Через три волнительных, практически бессонных дня мы посадили проклюнувшиеся семена. Чили у дворца, чтобы лоза вилась по одной из колонн. Я на цветнике у дома Мяты. Я должна была сделать это по стольким причинам, которые, я была уверена, вспыльчивая Чили не поймёт. Наставница дала мне эти семена. Вопреки правилам собрала их и принесла мне, и я пообещала их вырастить. Если не для неё, то хотя бы на её земле.

Но я не знала, как объяснить это моей единой, которая считала предательством даже улыбку, предназначенную не ей.

— Чили, — прошептала я нежнее обычного, выбрав лучший момент. Мы отдыхали под сенью яблони, Чили лежала спиной ко мне, подперев голову рукой. Ей нравилось гостить у меня «дома». Здесь она чувствовала себя даже более расслабленной, чем в скалистом дворце. Может, потому что лишь смерть могла примирить её с Девами. Их смерть, конечно. — Чили, я счастлива, что мне достался цветок, так похожий на тебя. Мне не терпится поскорее увидеть, как он распустится, облачённый в мой любимый красный.

— А мне не терпится украсить им твои волосы, — ответила она, не оборачиваясь.

— В день нашей встречи всем досталось по одному семечку, а мне наставница дала с сотню. Но этого всё равно недостаточно, чтобы выразить полностью то, что я чувствую к тебе. Я бы хотела, чтобы все наши горы были красными от маковых цветов.

Она усмехнулась.

— Ты главная певчая птица этого сада, Ива. Кажется, я начинаю завидовать мёртвым.

Я прижалась грудью к её широкой спине, поглаживая обнажённое плечо.

— Я не могу посадить символ моей любви к тебе здесь, на кладбище. Я так боюсь, что мати погубит их.

— Посади у меня.

— Роскошные дворцовые сады отражают величие Метрессы, я не смею провоцировать её и дальше, всячески покушаясь на её собственность. Она и так не в восторге от того, что я заполучила всё твоё внимание.

— Ты едина со мной. Ты такое же родное дитя ей, как и я. А дворец такой же твой дом, как и мой.

— Там так красиво, Чили, это самое красивое место на свете, украсить его ещё лучше не получится. — Я водила пальцем по её плечу. — К тому же, я не хочу, чтобы мои цветы были просто красивыми. Они должны значить больше, чем любые другие, рядом с которыми будут расти. Я хочу посадить их там, где их невозможно будет не заметить. Где они будут выделяться… может даже, шокировать… Хочу, чтобы все, кто их видел, думали о том, как сильно я тебя люблю.

Я почувствовала дрожь под пальцами, а потом Чили хрипловато выдала:

— Посади их под окнами у Мяты.

— Что?

— Может, тогда она смирится с тем, что ты принадлежишь мне.

— Ты, правда, хочешь этого?

— Да. Давай сделаем это прямо сейчас.

Когда она повернулась, я остановила её.

— Подожди ещё немного, — попросила я, продолжая к ней ластиться. Напряжение сделало её и без того жёсткое, жилистое тело таким твёрдым… буквально напрашивающимся на нежность, которой ему не доставало.

Наши «объятья» могли длиться часами. Лёгкие поглаживания превращались в борьбу, пальцы впивались в мягкую плоть на бёдрах, царапали спину, запутывались в волосах. В движениях появлялось какое-то отчаянье. Дыхание становилось шумным. В итоге мы сдавались и замирали надолго, не представляя, что ещё друг от друга потребовать.

— Ты всё ещё хочешь этого? — спросила я, и Чили вскинула голову, сдавленно повторив:

— Этого?

Похоже, я напрасно считала её такой же запутавшейся в желаниях своего тела, как и я. Она знала больше, чем показывала.

— Пойти к Мяте?

— Да. — Она вздохнула. — Да. Теперь особенно.

Мы пришли к её дому на закате. Наставница сидела на террасе, любуясь горящим небом, как я когда-то. Теперь казалось невероятным, что я на этом самом месте лелеяла обиду на Чили, даже не допуская мысли, что однажды мы появимся здесь с переплетёнными волосами, чтобы окончательно закрепить нашу связь и взять в свидетели Мяту.

Когда я рассказала ей, что нас привело, она улыбнулась.

— Удивительно, что ты ещё помнишь об этом обещании. Кажется, это было так давно.

Я испуганно напряглась, но Чили никак на это не отреагировала, даже не нахмурилась. Тогда Мята добавила, что моя пара, похоже, готова угождать мне во всём. Такая покорная и услужливая. Выдрессированный мужчина. Прекрасный раб.

— Это была моя идея, — решила пояснить Чили.

— Об этом и речь. Все хорошие мужские идеи — предвосхищение женских желаний.

Чили пожала плечами.

— Как скажете. Вы залечивали раны Ивы, в том числе нанесённые мной, я просто не имею права спорить.

— Похвально, что ты понимаешь, как обязан нам. Всему клану. Каждой женщине здесь. И я даже рада, что ты начал с меня.

Мята и все вокруг уже давно перестали относиться к Чили, как к части их мира. Они считали оскорбительным равнять себя с ней даже в речи.

— Конечно, ведь вы и это место… — Чили осмотрела её домик. По сравнению со скалистым дворцом жилище Мяты выглядело невзрачным. — Вы больше остальных здесь нуждаетесь в украшении.

Услышав это, Мята вздёрнула подбородок. Мужчина упрекнул Деву в том, что её пристанище и она сама недостаточно красивы для него? За такое оскорбление можно было и языка лишиться. В случае с Чили лишь на время, но всё же.

Но потом Мята посмотрела на меня, встревоженную их враждебностью, и выдавила ещё одну улыбку.

— Трогательная забота.

— Наставница, если вы против… — заговорила я, но она остановила меня жестом.

— Я должна засвидетельствовать этот союз так или иначе. Ты всё-таки пришла ко мне, значит, ты прекрасно осознаёшь ответственность, которую несёшь передо мной. Ты нуждаешься в моём благословении, и я даю его тебе, потому что уверена, что ты пройдёшь все испытания, с которыми столкнёшься, достойно. На твоём пути их будет больше, чем у других, но ты сама так решила. Я знаю, что это было продиктовано жалостью, а не порочностью, но всё может измениться, Ива. Не допускай этого.

Мята была мне ближе, чем женщина, вырастившая меня, она всегда была на моей стороне. Мудрая наставница, могущественная отшельница, старшая сестра, она никогда не смотрела