Крылья Киприды - Сергей Крупняков

— Да, — ответил Сириск. — Благодарю тебя за приглашение.

Они встали и пошли по чуть заметной тропке среди скал.

— Эта погода надолго, — продолжал охотник, — видишь тучи на горах? Это верный признак шторма дня на два, не меньше. Осенью это бывает не часто. А что с твоим кораблем? Он вез богатый товар? Ты, судя по всему, купец? Но у тебя странная речь. Язык твой греческий, но все слова твои звучат как-то отрывисто. Может, ты иноземец?

— Да, там где я жил и учился, говорят чуть иначе, — ответил он уклончиво.

— О! Значит ты мудрец. То-то я смотрю, что ты такой худой. Должно быть, болен. Ты больше похож на изнеженную девочку, чем на воина. — Он замолчал, поняв, что может обидеть гостя. — Впрочем, — спохватился он, — ученые все таковы. Я ведь тоже в молодости посещал палестру и гимнасий, и кое-что помню и теперь. Но мы с женой ушли из города сюда, поближе к горам, подальше от войн и бедности. Вот увидишь, мяса у нас вдоволь. А в городе нам не всегда хватало даже хлеба.

— А как назывался ваш город?

— Как, ты не знаешь? — охотник опешил. — Откуда же твой корабль, если ты не знаешь славный город Таврики? Херсонес знают все! Правда, до него далеко…

— О боже! — от восторга Сириск не смог больше проронить ни слова.

Охотник ничего не сказал, а только покачал головой.

— Далеко же занесла тебя буря! А где твои товарищи? — спросил он, немного погодя.

— Не знаю. — Сириск сказал правду и больше говорить не хотел и не мог. — А далеко ли до города? — решил он переменить тему разговора.

— Далековато. Если морем — день пути. А если верхом — и того больше. Охотник помолчал и добавил. — Да ты не спеши! Мы с женой никуда тебя не отпустим в такую погоду. Отдохнешь у нас — а там с богом и в путь. Несчастье твое велико, но не следует потерять еще и здоровье. А вот и дом, — сказал он.

В темноте мелькнул огонек, и они услышали блеяние овец. Собаки радостно бросились к сараю. Охотник отрезал им несколько кусков мяса — того, что отрубил от туши волка.

— Пойдем в дом, — сказал он и пропустил его вперед.

Познакомив Сириска с женой и их детьми — двумя чудесными девочками и двумя хитроглазыми мальчуганами, охотник пригласил гостя отдохнуть, пока готовится обед, и попросил его, если гость пожелает, рассказать о себе.

— Зовут меня Сириск, — начал гость, — родом я из Херсонеса, с клера Эйфореон, что на западе от Керкинитиды. Вот уже два года я не был дома: судьба была ко мне неблагосклонна. Я попал в плен. — Сириск вспомнил слова Гелики «сохрани тайну ойропат» и замолчал.

— А у кого ты был в плену? — спросил хозяин. — Последнее время стало очень тревожно. Если раньше мы знали только скифов, то теперь неведомые нам племена все чаще нападают на клеры, и мы живем в тревоге.

— О, да! Я знаю сам — ведь наш дом тоже сожгли. Но он был на западе, а ваш клер южнее — значит, вы в безопасности.

— Да сохранят нас боги! — слова Сириска явно обрадовали всех. Хозяин не скрывал радости, что пригласил его в гости.

— Да будут боги благосклонны к вашему клеру, — сказал Сириск.

— Да помогут они и твоей семье, Сириск, — ответил хозяин.

— А как тебя зовут? — спросил Сириск у хозяина.

— Мегакл, — улыбнулся хозяин. — И коль мы оба из Херсонеса, то должно быть, в детстве бегали где-то рядом…

— Да… — ответил, улыбнувшись, Сириск. — Только я был лет на десять младше. И юность провел в Афинах. А как наш город? Два года я не видел его.

— Стоит, — тепло сказал Мегакл, — только времена теперь тяжелые.

— Олигархи? — Сириск помрачнел.

— И те и другие. Их не разберешь. А тут скифы обложили всю степь и предгорье.

— Кто нынче в стратегах? — Сириск оживился.

— Агасикл, — был ответ. — Сыновья его взяли силу, говорят…

— Евфрон?

— И Евфрон… да и Апполодор… да и все они…

— Евфрон жив? — спросил Сириск дрожащим голосом.

— А что ему сделается? — Мегакл внимательно всмотрелся в лицо Сириска. — Правда, после набега, говорят, он был ранен, но выжил. Впрочем, я уже год не был в городе. — Мегакл что-то говорил, но Сириск уже не слышал. События детства нахлынули, и остановить воспоминания было уже невозможно. Слова и лица стали выплывать из прошлого, как будто это было вчера…

— Говорят, у них лучшие кони во всей Таврике! Если бы ты, Сириск, решился — мы смогли бы увести их! Знать бы только туда дорогу. Твой отец — он знает! Если бы ты…

— Ты с ума сошел, Евфрон! — спокойно ответил Сириск. — Если бы даже отец указал нам дорогу — а он никогда этого не сделает, — то живыми нам не вернуться. Скифы берегут своих коней как зеницу ока. И увести даже пару — невозможно!

— Трусам — да!

Евфрон насмешливо сощурил глаза, и его знаменитая усмешка, которой подражали все мальчишки, вновь ранила Сириска. И боль обиды была нестерпима.

— Я не трус, и ты это знаешь, — глаза Сириска жестко сверкнули, — но и не глупец.

— Я тоже не глупец, Сириск. — Евфрон примирительно обнял друга за плечи. — Именно поэтому я и рассчитываю на тебя! Кто еще может? Тимон?

— Ха! У него только девочки на уме…

— Апполоний? Так он еще дитя… А мы скоро будем эфебы. Можно взять еще Сострата, хотя он и болтун, но в свои четырнадцать успел побывать в бою.

— И, кроме того, он легкий. А на это вся надежда. Мы легкие, а значит, кони не устанут в погоне.

— Так ты согласен? — сжал кулак Евфрон в знак восторга.

— Но отец! И мама… если она узнает… И кроме того, Сострат… Он все выболтает… сам знаешь кому, и она разнесет все по городу.

— Сделаем так, — Евфрон уже вошел в привычную роль стратега: — Сострату скажем только в дороге, а дорогу вызнаем хитростью — это твое дело. Я же возьму у Никанора лошадей, правда, придется…

— Знаю. Этот хитрец потребует долю… — Сириск не договорил.

— Придется попытаться отбить по три на брата, чтобы Никанор пошел на риск.

— И отдать ему трех скакунов в придачу к трем его клячам?! — Сириск сжал кулаки.

— Ничего! Если дело выгорит, мы его так пугнем, что рад будет и одному! Итак, послезавтра на рассвете…

Была лунная летняя ночь, и они, совсем еще мальчишки, опьяненные надеждой и опасностью, разошлись по домам.

…Жеребец, вороной, с белой звездой во лбу навострил уши, явно почуяв их. Все трое, усталые, голодные, ободранные, после пяти дней скитаний по горам, все же набрели на табун коней, среди которых властвовал этот вороной. Своих лошадей, тех, что дал им Никанор, они спрятали еще вчера вечером в ущелье, стреножив их на сочном лугу. Ах, как не похожи были их клячи на тех, которых они увидели с высокой скалы. Они, спрятавшись в ковыле, ждали все утро. И вот награда за терпение: табун мирно пасся на косогоре, и только один пастушок верхом, в полусне, следовал чуть поодаль. Наконец, он спешился и, стреножив свою кобылку, улегся в тень под дикой грушей. И теперь единственный, кто мог им помешать, был вороной. Он ревниво следил за табуном, и все чаще вострил уши в сторону, где лежали трое.