Террор на пороге - Татьяна Алексина

Аня любила мою маму, стало быть, свою бабушку, сильнее, чем нас с Деборой. И супруга моя, которая не смирялась ни с плохим начальством, ни с плохим клиентом, а иногда и с плохим мужем, с такой необычностью Аниных чувств, как ни странно, смирилась. Она постепенно рассорилась со всеми своими подругами, ибо к каждой из них меня ревновала, но Анечку к бабушке — нет… Что уж тогда говорить обо мне: я воспринял тот факт, как благую закономерность.

Но сама моя мама ту очевидную ситуацию воспринимала по-своему.

— Пойми, Анечка, если бы не мама и папа, ты бы не появилась на свет… — ненавязчиво объясняла она внучке безусловную истину, о которой дочерям и сыновьям иногда свойственно забывать.

— А если б не ты, на свет бы не появился папа. Значит, обо мне бы и речи быть не могло!

Внешне Аня походила на бабушку — и очень этим была довольна. Но порою нежданно дочь проявляла упрямство Деборы, сглаженное обаятельными приметами женственности.

Знакомые и приятели наши в трудных ситуациях прибегали к маме советоваться. Это касалось бытовых и служебных неурядиц, а то и медицинских проблем, так как мама до рождения Анечки была медсестрой. С детства я становился гордым свидетелем того, что иные пациенты предпочитали застенчивые мамины пожелания предписаниям дипломированных врачей.

Учитывая доверительность исповедей, с коими к ней устремлялись, мама старалась, чтобы вопросы долетали лишь до нее, а советы — исключительно до ее собеседников. Но однажды случилось так, что психотропную мамину беседу я, не желая того, подслушал.

«Поверьте, врач произнес не приговор, а поставил диагноз, — заботливо уверяла мама. — Приговоры выносят суды и военные трибуналы. А врачи-онкологи лечат… И нередко вылечивают! А уж продлевают жизнь непременно… Одна моя подруга с вашим заболеванием счастливо прожила четверть века, а покинула нас из-за гриппа с осложнениями. Злокачественные болезни перестали быть безысходными. Не первый год я убеждаюсь в этом на себе самой! Только, не дай Бог, не раскройте эту тайну моим близким. Я вам ее доверяю… чтоб услышали правду и успокоились».

Таким удивительным образом я узнал, что маму настиг страшный недуг, который ее не страшил… На своем примере она утешала других. Обнадеживать, утешать… Это и было маминым предназначением.

Время от времени мама отправлялась на поезде навещать давнюю подругу свою, которую называла «целительницей-избавительницей» и которая продолжала эту свою деятельность в одной из престижных больниц.

— Хочу узнать, как она там поживает, как себя чувствует…

Я понял, что, наоборот, подруга-онколог проверяла, как: живет и как чувствует себя мамин организм.

Не желая маму обидеть, огорчить и не сознаваясь, что стал невольным обладателем ее секрета, я тем не менее принялся настаивать, чтобы она почаще навещала подругу, — а после по лицу ее силился определить, что каждый такой визит обнаружил и предсказал.

«Пришла пора, она влюбилась…» Та пора, насколько нам было известно, к Анечке еще не явилась, а вот пора поступать в университет настала.

Между мной и Деборой, как всегда в судьбоносных ситуациях, возникли противоречия. Судьбоносность представлялась мне в одном образе, а Деборе — в другом.

— Есть ценности модные, временные, а есть постоянные! — провозглашал я. — Новейшие технологии будут сменять друг друга, неизменно олицетворяя прогресс! — В спорах, требующих аргументаций, мной овладевала высокопарность. — Нынешний спад в области новаторских технологий — это подготовка к новому взлету! Технический прогресс — на очередном старте. И грядущая профессия Анны будет постоянным, увлекательным воспарением… Если она ныне прислушается ко мне!

Но практичность Деборы наступательно противостояла «взлетам» и «воспарениям», которые я предрекал.

— Пока существуют люди, меж ними будут бушевать конфликты и ссоры… как между мной и тобой. Только куда беспощадней! Мало где еще отыщется Мария Арсеньевна, чтобы умиротворять без суда и любой посторонней помощи… — Маминому добродетельному искусству и заносчивая Дебора должное отдавала.

— Людям с их несносными, корыстолюбивыми повадками без адвокатов — разгребателей склок и «наездов», порой более опасных, чем наезды автомашин, не обойтись, — продолжала ораторствовать она. — Ты слышал когда-нибудь о массовых увольнениях адвокатов? И не массовых тоже? Такое никогда не стрясется! В отличие от увольнений мастеров «хайтека». Чем больше униженных, оскорбленных, уволенных, тем больше у Нас работы! Это жестоко звучит. Но правда, увы, чаще жестока, чем милосердна…

— Я думаю, это с точки зрения твоей, весьма уважаемой и необходимой, профессии. Которая погружает в мрачные факты… Но разве лишь они определяют окружающий мир? — Мама это проговорила, не желая, чтобы Дебора в очередном запале запугивала Аню беспросветностью бытия. — По сути же твоя профессия как раз милосердна: адвокат — это значит защитник.

— Моя профессия обеспечит Анечке материальную независимость… Независимость от эпохи, от международных борений… И от мужчин!

Дебора обожгла меня взором победительницы.

— Один адвокат и один программист-электронщик под нашей крышей уже есть, — мягко, словно в своих тапочках-«безголосках», опять вошла в разговор мама. — Не исключено, что Анечка захочет привести к нам в дом какое-нибудь третье призвание?

Свою прошлую профессию медсестры и свои нынешние призвания — миротворца и правдолюбца — мама, похоже, в расчет не брала.

— Я буду психологом, — произнесла Аня с негромкостью своей бабушки и решительностью из Деборы. — Тем более что уже обучаюсь этой профессии.

— У кого?! — с всполошенной иронией поинтересовалась Дебора.

Аня в ответ благодарно прильнула к бабушке.

Мама никогда не считалась главой семейства, но головой семейства мы молчаливо ее признавали.

— У меня семиклассное образование, — напомнила она.

— И еще медицинский техникум! — уточнила Аня.

Мама махнула рукой.

— Ты брала уроки у жизни! — Будто подражая на сей раз моей высокопарности, Аня упрямо защищала бабушку от нее самой.

— Жизнь, конечно, мудрый и жестокий преподаватель… Многоопытный! Но тебе, дочка, я полагаю, все же придется поступить в университет. Поскольку жизнь как таковая дипломов не выдает, — нехотя сдаваясь на милость психологии, съязвила Дебора. И незамедлительно спохватилась: — Извините меня, Мария Арсеньевна…

Если к Ане подкрадывались неведомые ей значительные события, моя мирная мама, превращаясь в разведчицу, заранее и детально выясняла обстановку, в которой внучке предстояло находиться и действовать. Подобно минеру, мама обнажала и по возможности обезвреживала сложности и опасности, кои могли ее внучку подстерегать.

Когда-то, в незапамятной, чудилось мне, дали мама так же стремилась ограждать от неожиданностей и сына. Прежде чем отправить меня на мой «дебютный» школьный урок, она познакомилась со всеми тремя «классными руководительницами» первых классов — и выбрала ту, которая не то чтобы влюбленно отнеслась к моей, папиной, фамилии, а никак на нее не отреагировала, точно все ее будущие ученики были евреями. Хотя сама-то моя мама, отмечу, принадлежала к старинному дворянскому роду…