Террор на пороге - Татьяна Алексина

Зяма кивал, улыбался и все необходимое подписал.

Зяма был добрым… Но как часто обстоятельства ухитряются превращать достоинства в недостатки: доброту в безвольное послушание, а послушание — в рабство!..

Действительно, Парагвай, с готовностью помогавший прятаться нацистским преступникам, с готовностью помог состояться еврейскому браку.

Адвокат и его супруга преподнесли молодоженам законно оформленные документы, а также, как и в аэропорту имени Кеннеди, два по-американски необъятных букета.

Вручая Зяме цветы, супруга адвоката в очередной раз ослепила его белозубием, не оставлявшим на лице места ни для чего другого. Сам же адвокат, протягивая цветы Риве, воскликнул:

— О’кей!

А нотариус был без цветов, но зато со штампами и печатями.

— Я без конца, с утра до вечера умоляла тебя изучать английский язык! — возводя руки и глаза к потолку, вновь восклицала Берта Ароновна. — А ты изучал французский. Зачем?! Ты ждал наследства из Франции? Я без конца повторяла…

Вряд ли у нее было время умолять о чем бы то ни было одном с утра до вечера, ибо, как она сама уверяла, «на ней держалась семья».

— Французский наш сын изучал в Могилевской школе. И в институте того же города. А то, что ты «без конца повторяла», я ни разу не слышал, — осмелился произнести муж Ниел, который все настойчивей превращался в Натаниела.

Берта Ароновна повернулась к нему:

— Если бы ты внимательней слушал то, что я говорю, наша семья не нуждалась бы ни в каком наследстве!

— Перестань размахивать руками по поводу того, что невозможно исправить, — посоветовал окончательно вырвавшийся на волю Натаниел.

— Я не размахиваю руками, а кровоточу сердцем!

— Поздно кровоточить… Ты же сама выбрала Риву. Убедила нас, что она умница и что ей надо полностью доверять!

— Но я же не могла представить себе…

— Именно такая жена Зяме необходима, — кажется, впервые перебил супругу Натаниел. — Именно такая. Иначе он еще и не то подпишет!

И все же раньше, чем сдаться, Берта Ароновна, обратясь к сыну, простонала, как заклинание:

— Я умоляю: изучай английский язык…

— О’кей! — согласился Зяма.

— Гриша, вернись!.. — кричала она так, что кто-то шарахнулся в сторону, словно под крик ее можно было попасть, как под колеса. — Гриша, вернись! Я больше не буду… — Обещала она, как в детстве обещала родителям. — Гриша, вернись! Я заклинаю тебя…

— Зачем мы уехали? У нас в Житомире было все: квартира, машина, дача!

— Квартира и машина у нас, Беллочка, есть и тут. А дача нам не нужна: пятнадцать минут до моря. Фактически живем на курорте… На курорт из Житомира, согласись, ты имела возможность отправляться максимум раз в году.

— Но с какой скидкой! За путевку, вспомни, брали всего семнадцать процентов. Остальное нам, можно сказать, дарили.

— Нет, так нельзя сказать, Беллочка: тебе никто ничего не дарил. Разве что родственники ко дню рождения. А путевки?.. То была хвастливая добавка к нашим блеклым зарплатам. Кроме того, мы с тобой аккуратно платили профсоюзные взносы, если мне память не изменяет. — Ему не изменяли ни память, ни жена, ни стремление к справедливости. — Отсюда ты, кроме того, съездила в Париж, Лондон и Амстердам… Без всяких выездных комиссий и других унизительных испытаний. Получая одни только удовольствия…

Он не упрекал жену, а помогал ей ощутить себя хоть в чем-то счастливой.

— В Париже меня не ждали. А, к примеру, в Днепропетровске, куда я выезжала с ответственными заданиями, меня встречали.

— Ну, во Франции, положим, тебя встречали собор Парижской Богоматери, Версальский дворец, Монмартр…

— Чтобы встретиться с ними, достаточно прочитать Виктора Гюго и Бальзака.

Белла не привыкла сдаваться. Даже на милость такого милосердного победителя, каким был ее муж. Она понимала, что палит невпопад, мимо цели. Но мишень ей была ни к чему — ей важно было высказаться.

— Зато в Житомире родился академик Сергей Павлович Королев! И я этим очень гордилась.

— А на этой земле родился царь Соломон…

— Но соседкой царя Соломона я себя считать не могу, а соседкой академика Королева — имею полное право. Потому что родилась и жила по-соседству с его домом и с мемориальной доской. По три раза в день возле нее останавливалась.

Но космические корабли он запускал все-таки не из Житомира, а с Байканурского космодрома. Если память не изменяет… Кто же не скучает, Беллочка, по городу, где родился? Но хочется быть объективным.

— Я признаю: тебе здесь обетованно! Ты оказался востребованным: физик, программист, электронщик. — Она вроде была недовольна обильностью и востребованностью его профессий. — Ты и на необитаемом острове понадобишься, чтобы превратить его в обитаемый.

— А ты — мать двух вундеркиндов и уникальная кулинарка. Хозяйка дома! Для женщины это куда важнее…

— Не отводи мне второстепенную домашнюю роль. Раньше я была… — Она ностальгически закинула глаза к потолку. — Да, ты состоялся. Но что, Гришенька, состоялось в моей новой жизни? Я метапелю…[1]Какое неаппетитное слово! Ухаживаю за стариком. Раньше пожилые люди ухаживали за мной…

— Почему только пожилые? — перебил он. — За тобой ухаживали, если мне память не изменяет, с первого класса начальной школы.

— И это было! — с вызовом подтвердила она. — Но не переводи наш деловой разговор на романтическую тропу. В Житомире, между прочим, передо мной была не тропа и не парк, по которому я катаю старика в коляске, а большая дорога… по которой навстречу мне, Гришенька, устремлялись с надеждой десятки людей. Нет, сотни!..

Он называл ее уменьшительным именем с нежностью, а она его — с ироничным подтекстом. В Житомире она возглавляла отдел социального обеспечения. Обеспечивать же означало и обращать в зависимость. От нее зависели судьбы: кого облагодетельствовать персональной пенсией масштаба республиканского, кого — значения местного, а кому назначить пенсию вовсе обыкновенную, но так, чтобы и она тоже осознавалась благодеянием. Белла Арнольдовна владела всем этим действом, точно искусством… Но печься о старых, недужных, страдающих, возбуждать доверие, а потом, по возможности, оправдывать его она тоже начальственно навострилась. Ее власть не была жесткой или тем паче жестокой — она была человечной, насколько может быть человечной власть. Ей доставляло удовольствие приносить страждущим добрые вести, но так, чтобы они воспринимали доброго вестника благодетелем.

Социальные нужды в Житомире одолевали людей гораздо наступательней, чем нужда в успехах Гришиной научной лаборатории — и потому популярность его была несравнима со сногсшибательной популярностью Беллы.